Зрячая ночь. Сборник

Ободренная Лизонька осторожно размотала шарф, открыла дверцу переноски, засунула руку, порыскала там, а когда пальцы нащупали наконец мягкое, обхватила дрожащее тельце Котика и вытащила его на свет. В классе воцарилась тишина. Мария Геннадьевна попятилась, лицо Кати Тишкиной глупо вытянулось, кто-то беззвучно охнул, кто-то икнул от неожиданности. Котик испуганно пискнул, выворачиваясь из Лизиных рук, дернул хвостом, на пол упало коричневое зернышко.

— Врушка! Это не котик, это крыса!.. — с восторгом выкрикнула Катя Тишкина, оттолкнулась от парты руками, вскочила на ноги. — Марья Геннадьевна, там насрано теперь!

Класс задохнулся от восторга, заликовал, ощущая, что теперь-то им все позволено. Будто бы коричневая крысиная какашка под ногами Лизы стирала все границы и условности школы.

— Врушка! — кричали они.

— Насрано! — кричали они.

— Успокойтесь немедленно! — вопила Мария Геннадьевна.

Лиза испуганно прижала полумертвого Котика к груди, юркнула между классной руководительницей и доской, выбежала в коридор и устремилась в фойе, где ждала ее бабушка.

— Пойдем скорее, — тихо и серьезно попросила Лиза, опускаясь на скамеечку. — Вот мой номерок.

У бабушки был не самый простой характер. Она умела копить раздражение, а потом срываться на пустяках. Она была старомодна и строга. Но чувствовать, когда вопросы сделают лишь хуже, умела как никто другой. Так что бабушка забрала номерок, обменяла его на пуховик и ботиночки, помогла Лизе переодеться и спрятать Котика во внутренний карман.

— Застудишь, — только и сказала она.

Лиза молча помотала головой, чувствуя, как копошится под пуховиком Котик, испуганный, но живой. В молчании они шли по улице, в молчании поднялись по лестнице и вошли в квартиру. Лиза осторожно выпустила Котика в клетку, тот заметался в поисках шарфа, не нашел и просто застыл в углу. Лиза постояла немножко, наблюдая, как тяжело поднимаются и опускаются его впалые бока, а потом пошла в родительскую спальню, рухнула на диван и долго лежала, прогоняя из памяти истошные крики Кати Тишкиной.

Лиза не слышала, как бабушка разговаривала по телефону с Марией Геннадьевной, как она сходила в школу за переноской, как кормила Котика зернышками, уложив в угол клетки шарф, куда крыс тут же спрятался. Лиза спала и ей снилось, что ни мамы, ни папы никогда и не было.

А утром Котик не вышел завтракать. Весь день Лизонька представляла, как обиженно крыс буравит черными глазками прутья клетки, нервно почесывая пузо задней лапкой. По всем расчетам к вечеру он должен был проголодаться и сменить гнев на милость, поэтому четыре урока пронеслись стремительно. Лиза совершенно не обращала внимание на презрительные взгляды одноклассников и даже нагоняй от Марии Геннадьевны за самоволку приняла без каких-либо сожалений, глаза только потупила и все.

Бабушка встретила ее в раздевалке, мельком поцеловала, поправила сбившуюся косичку.

— Котик как? — запыхавшись от волнения, спросила Лиза, но бабушка отмахнулась, мол, некогда мне было твою крысу проверять.

По дороге домой Лиза срывалась на бег, бабушка ловила ее за капюшон, притягивала к себе, но все молча, и молчание это настораживало. Когда вошли в квартиру, Лиза кое-как сбросила ботиночки и понеслась к клетке. Шарф оставался неподвижным сколько бы зернышки ни сыпались в кормушку. Вначале Лиза звала, потом умоляла, потом уже требовала выбраться. Щеки запылали, волосы налипли на них. Страх за Котика, помноженный на вину, свербел в горле.

— Заболел твой Котик, — наконец встряла бабушка, успевшая подогреть обед.

Терять было нечего, Лиза засунула руку в клетку, разворошила шарф и вытащила обмякшего крыса на свет. За ночь болезни котик успел похудеть, на боку у него расплылось шелушащееся пятно, глазки стали мутными, даже хвост посерел. Он устало дернулся, попытался оттолкнуться лапкой, но сил не хватило.

Лиза всхлипнула, осторожно уложила крыса на пол клетки, погладила по свалявшейся шерстке и повернулась к бабушке.

— Мы должны его спасти. — Тихий голос ее дрожал. — Я папе обещала.

Бабушка поджала губы. Ей было что сказать в ответ. О старости своей, о бумажной работе из последних сил, о тоске, о грузе ответственности, но глаза внучки блестели таким отчаянием, что все заготовленные речи расползлись, попрятались по углам.

— Я его снесла уже в ветклинику, вдруг заразный, — начала она, подыскивая выражения помягче, ох, не бабушкам первый раз говорить с ребенком о смерти, ох, не им.

— Заразный? — ахнула Лизонька, но от клетки не отошла.

— Нет, посмотрели его, послушали… Сказали, что он и так старенький уже, а тут еще испугался, видать…

— Как же старенький? Всего же три перевода, бабушка! Четвертый еще не пришел!

Что там за переводы, бабушка не поняла, отдернула воротник белой блузы, собрала руки на животе, подивившись, какой старой, морщинистой стала кожа.

— Папа его уже стареньким принес, Лиза. Вот он и заболел.