Зрячая ночь. Сборник

Улыбка старухи стала походить на оскал. Старое лицо сморщилось еще сильнее.

— Не было тут сроду кошки никакой. Дед твой разума лишился, упокой его душу, вот и привиделось…

Она резко повернулась ко мне спиной и начала спускаться с крыльца.

— Как не было? Да она же вот, в кустах сидит, с окна туда спрыгнула… — начала бормотать я, но бабка меня не слышала, уверенно вышагивая к забору.

— Вы куда? — Она даже не обернулась на мой окрик. — Калитка в другой стороне.

Бабка застыла, ветер легонько трепал ее седые волосы.

— А я по старинке, — ответила она. — У меня своя тропа. Соседская.

И скрылась в кустах смородины, черной, как ее платье.

А я осталась на крыльце, медленно осела на теплые доски завалинки, не в силах войти в дом. Мир словно разделился на слои, его составляющие. В одном я злилась на навязчивую соседку, в другом — не могла понять, как вообще можно было застрять здесь, выворачивая самое нутро перед абсолютно незнакомым человеком. В голове шумело, будто я успела мало того что выпить, так и протрезветь. Но времени на это и правда бы хватило, небо медленно темнело поздними сумерками. Сложно было поверить, что в момент, когда в дверь постучали первый раз, через окно в дом лилось полуденное солнце.

Сколько часов прошло за этой странной беседой? Два, три? А то и все пять. Следом возникал закономерный вопрос, какой гадостью поливала свои яблочки бабка, чтобы половина дня просто стерлась из моей памяти? Потонула в пьяном мороке. Это мерзкое состояние, когда язык уже развязался, а голова стала пудовой, будто налитой расплавленным металлом, и ты несешь отъявленную чушь, просто чтобы говорить. Просто чтобы тишина не стала звенящей, и в ней вдруг не оказалось слишком понятным, какой конченый ты человек.

Мысль, что бабка и правда могла меня напоить, была почти такой же сумасшедшей, как моя исповедь ей. Поэтому я просто запретила себе разбираться в этом. Было и было. Рассказала и рассказала. Мелочи, эта старая калоша уже и забыла все, что услышала. И только острый взгляд прозрачных глаз, все еще мелькающий у меня перед глазами, не давал успокоиться.

Я так и сидела на завалинке, наблюдая, как угасает день, пока из кустов медленно, опасливо не вышла кошка.

— Вернулась, предательница? — Вопрос заставил ее нервно дернуть хвостом.

Она прошлась по тропинке к крыльцу, нервно потрясывая лапками, легко вспрыгнула по ступенькам и застыла у моих ног, внимательно меня рассматривая.

— Ну, чего смотришь? Говорят, тебя вообще не существует. Как тебе такой вариант?

Кошка ничего не ответила, только изогнулась и начала вылизывать белый бок.

— То-то и оно, вариант откровенно хреновый.

Представлять, что сидящая передо мной кошка — плод моего же воспаленного воображения, не хотелось абсолютно. Я пошарила в карманах джинсов и нащупала телефон. Эсэмэска для Миши грустно числилась неотправленной, но полоска сети набрала два штриха. Гудки хрипели, но все-таки шли. Мишка поднял трубку на третий, но хрип тут же усилился, заглушая голос брата.

— Миииш! Миша! — кричала я, словно он был не в другой области, а на соседнем участке, и мог меня услышать.

В ответ раздавались невнятные кваканья и треск. Я нажала отбой, попробовала снова, но вызов тут же прервался.

— Тут что треугольник Бермудский, чтоли, а, киса?

Кошка дернулась на голос, розовый язык в последний раз пригладил шерсть, и она тут же взлетела на завалинку, осторожно пробуя лапкой мои колени.

— Несуществующая кошка с турбовзлетом, отлично.

Она дернула ухом, мол, молчала бы ты уже с юмором своим похоронным, и принялась утробно урчать, приминая лапкой мои колени. Ощущение ее веса, эта мягкость шерсти, эта скрытую, прыгучая сила, эти когти, чуть царапающие ткань от избытка приязни ко мне — все это делало кошку реальнее некуда. И я сидела, боясь пошевелиться, только бы не спугнуть ее, только бы этот момент продлился.

Телефон завибрировал в кармане. Кошка тут же перестала урчать, замерла, покачиваясь на длинных лапках, и спрыгнула на крыльцо, недовольно поглядывая на меня. Если минуту назад я мечтала получить весточку от Мишки, то теперь его сообщение мигом вывело меня из умиротворенного транса.

«Ты куда пропала?!» — Вопросительный знак боролся за первенство с восклицательным. — «Кошка там тебе съела что ли? Мать на ушах, у нее завал с выпускниками, так что завтра с утра выезжаю к тебе один. Жди. Будь молодцом».

Меня хватило лишь на усталый смешок. Как бы ни переживала мама за свою никчемную, а тут еще и пропавшую с радаров дочь, но выпускники всегда были у нее на первом месте в топе важности. Хоть номинацию «Мать года» вручай. Да и Мишка тоже хорош! В этом его пожелании быть молодцом желчи больше, чем в любом обвинении, высказанном напрямую. Так и написал бы, что уж? Дорогая сестра, постарайся не накосячить. Или хотя бы не жги дедов дом.