Зримая тьма. Самоубийственная гонка.

Все это было слишком уж рьяно и неистово, и в какой-то момент мне показалось, что эпитет «самоубийственные», которое я уже тогда использовал для наших поездок, отнюдь не смешон; в строгом смысле слова, суть этих отчаянных вылазок заключалась в тяге к саморазрушению. Возвращение на базу в понедельник утром после очередной поездки в Нью-Йорк было мучительно, и не только из-за половых излишеств: поезд пришел с двухчасовым опозданием, в вагоне стояла жара и нестерпимая вонь, нудно вопили разносчики сладостей и отчаянно визжали младенцы, в глаза бросались безотрадные газетные заголовки, в которых говорилось о больших потерях морских пехотинцев в Корее, к тому же где-то под Ричмондом мы пробили шину и пришлось ее менять под проливным дождем. Возвращаясь с больным горлом и соплями — первыми признаками летней простуды, — я думал (и, кажется, Лэйси разделял мои чувства), что уж лучше Корея, где мне продырявят шкуру или отрежут яйца, чем еще одно такое паломничество. Кости ныли в предвкушении настоящего сна; в полудреме перед глазами вспыхивали красные пятна и проносились тревожные галлюцинации. Я вел машину первую часть пути от Вашингтона до Эмпории, штат Виргиния, а мой спутник тем временем пытался хоть немного поспать. Потом, когда мы ехали вдоль побережья Каролины, за рулем снова сидел Лэйси. Он безжалостно выжимал из «ситроена» последние силы, пропахивая жемчужный полумрак рассвета и ввинчиваясь в облачка пыльного тумана, поднимавшиеся от плоских однообразных полей зеленого хлопка и табака.

Я отчетливо помню, что мне снилось сборище наглых гномов, одетых как в сказках братьев Гримм, которые собрались на пивной фестиваль в осеннем саду. Они делали какие-то знаки, обращаясь ко мне по-немецки, хоть на этом языке я знаю не больше десяти слов. Я что-то им бойко отвечал и приветственно махал рукой, и тут, в разгар бредовых

фантазий, мои глаза распахнулись и перед ними предстало сразу два ужасных зрелища: Лэйси спал с полузакрытыми глазами, его руки безжизненно обмякли на руле, а прямо перед нами на дорогу выезжал огромный грузовик с прицепом. Я не знаю — и никогда не узнаю, — какое расстояние было от нас до того перекрестка на окраине фермерского городка, где красный сигнал зловеще и бессмысленно мигал нам из тумана. Знаю только, что мы были на волосок от столкновения, и до сих пор некоторые детали выступают у меня в памяти отчетливо, как на картине-иллюзии. Я помню сам грузовик с мешками удобрений в кузове, выползающий из тумана словно мастодонт; иссиня-черный блестящий локоть водителя-негра, высунутый из бокового окна, и его белые, как яичная скорлупа, встревоженные глаза, поворачивающиеся в нашу сторону; огромную красную надпись «Вирги-ния-Каролина кемикал» на боку грузовика — какую-то долю секунды все эти осколки восприятия существовали по отдельности, прежде чем слились в один устрашающий образ аннигиляции.

— О черт! Лэйси! — завопил я. От моего крика он моментально очнулся и приложил титанические усилия, чтобы вытащить нас из могилы. До сих пор не понимаю, как ему это удалось: он крутанул руль и резко затормозил — нас занесло. Я услышал его вскрик, визг заблокированных колес и потом мой собственный голос, повторяющий:

— О черт! Лэйси! Черт, черт, о черт!

Нас мотало из стороны в сторону и тащило прямо на отсвечивающие страшным блеском огромные колеса, готовые вот-вот измолоть нас в кровавый фарш. Мы неслись вперед и вперед, вопя от ужаса. Я видел, как локоть негра взлетел вверх в странном вывернутом жесте, и в тот же миг над кабиной взвился синеватый дымок. Скорее всего это означало, что водитель надавил на газ и его рефлекторное движение обеспечило узкий просвет, спасительный для всех троих. Трудно сказать, чему мы обязаны своим избавлением — его испугу, умелым действиям Лэйси или тому и другому вместе, а может, Провидению, хранящему невинных чернокожих дальнобойщиков и смертельно усталых морских пехотинцев, — только наша машина разминулась с прицепом на несколько дюймов и через секунду, трясясь и вибрируя, замерла в заросшей сорняками канаве. Хотя от испуга мы на какое-то время лишись дара речи, никто из нас не пострадал, а наш красавец «ситроен» не получил даже царапины.

— Эй, вы живы? — услышал я голос негра, доносившийся с дороги, где он остановил свою колымагу.

Лэйси с трудом поднял руку, чтобы помахать ему в ответ, и еще через какое-то время хрипло прокричал:

— Извини, приятель.

Потом он положил голову на руль. До меня донесся сдавленный смешок, плечи Лэйси сотрясала истерическая дрожь. Наконец, не сказав ни слова, он выпрямился и завел мотор; мы поползли сквозь рассвет со скоростью, приличествующей почтенной старой даме.