Зубы Дракона

Вскоре стало ясно, что ни Димитров, ни другие обвиняемые никогда не знали ван дер Люббе и ничего не имели общего с поджогом рейхстага. Ошибка возникла, потому что парламентский архивариус, работавший в здании Рейхстага, оказался похожим на полоумного голландца. И это его видели разговаривающим с коммунистом Торглером. Разбирательство постепенно превратилось в суд Коричневой книги с невидимым британским комитетом в качестве прокуроров и нацистами в качестве обвиняемых.

Геббельс появился в суде и осудил коричневую книгу, и Димитров насмехался над ним и превратил его в посмешище. Потом появился тучный руководитель прусского государства. Для него это было серьезное дело, потому что поджигатели действовали из его резиденции, и было непросто представить себе, что он не знал, что происходит. Под жалящими обвинениями болгарина Геринг полностью потерял самообладание, и его спас только председательствующий в суде, который приказал удалить Димитрова, а Геринг кричал ему вслед: «Я не боюсь тебя, негодяй, я здесь не для допроса… Ты мошенник, тебя надо повесить! Ты пожалеешь еще, если я тебя поймаю, когда ты выйдешь из тюрьмы!» Не очень достойное поведение для министр-Президента Пруссии и рейхсминистра всей Германии!

X

Во время этих развлекательных мероприятий Ланни Бэдд получил два сообщения. Первое было действительно болезненным. В телеграмме от отца говорилось, что на встрече вновь избранных директоров Оружейных заводов Бэдд надежды обоих Робби и его брата не сбылись. Видя младшего брата на грани победы, Лофорд перешел на сторону группы с Уолл-стрита, которая внезапно появилась на сцене, опираясь на страховую компании, которая владела облигациями Бэдд. Угроза, которую боялся дед Сэмюель, и о которой предостерегал всю свою жизнь, превратилась в реальность — заводы Бэдд ушли из рук семьи!

«О, Ланни, как страшно!» — воскликнул Ирма. — «Мы должны были там присутствовать и чем-то помочь».

«Я сомневаюсь, что мы могли бы сделать что-нибудь», — ответил он. — «Если бы Робби так думал, он бы, конечно, телеграфировал нам».

— То, что дядя Лофорд сделал, это предательство семьи!

— Он такой человек. Он из тех, кто совершают преступления. Меня часто посещала мысль, что он может убить Робби, но не позволить ему взять приз, за который они оба боролись всю свою жизнь.

— Как он выйдет из настоящего положения?

— Получит удовлетворение, не дав Робби победить, и, конечно, банда с Уолл-стрита заплатила ему. Так или иначе, у Робби есть контракт, так что они не могут его уволить.

«Я купила все эти акции зря!» — воскликнула молодая жена.

— Не только зря, но и по высокой цене, я боюсь. Лучшее телеграфируй дяде Джозефу, чтобы он разобрался в этом вопросе полностью и посоветовал тебе, продать ли эти акции или оставить. Робби, без сомнения, опишет нам детали.

Другое сообщение резко отличалось от первого. Письмо на имя Ланни, написанное его собственным почерком, заставило его сердце часто забиться, едва увидев его. Ланни дал этот конверт Хьюго Бэру. На нем стоял почтовый штемпель из Мюнхена. Ланни быстро разорвал конверт, и увидел, что Хьюго вырезал шесть букв из газеты и наклеил их на листе бумаги. Этот метод избежать идентификации хорошо известен похитителям и другим заговорщикам. «Jawohl[167]» можно было прочитать, как одно слово или два. Хьюго оставил пространство после первых двух букв. Ланни понял из письма, что Фредди Робин был в Дахау, и что с ним было всё в порядке.

Американский плейбой забыл о потерянных надеждах отца и своем собственном утраченном наследстве. Тяжелый груз упал с его плеч, и он послал два телеграммы, одну миссис Дингл в Жуан, по договоренности Робины должны вскрывать такие сообщения, а другую Робби в Ньюкасл: «Кларнет звучит отлично», что было кодом. В последнюю телеграмму послушный сын добавил: «Искренняя симпатия не принимай это слишком к сердцу, мы по-прежнему любим тебя». Робби должен воспринять это с улыбкой.

Ирма и Ланни разорвали сообщение Хьюго на мелкие кусочки и бросили их в емкую канализацию Берлина. У них по-прежнему были надежды на руководителя прусского правительства. В любой момент может возникнуть лейтенант Фуртвэнглер и объявить: «Мы обнаружили вашего еврейского друга». Но до этих пор Ланни оставалось только ждать. Если иметь знакомых в die grosse Welt, то им нельзя говорить: «Я убедился, что вы мне лжёте, и теперь будем говорить на этой основе». Нет, Ланни не мог даже сказать: «У меня есть сомнения». На это обер-лейтенант сразу удивится и спросит: «У вас есть основания?» Ланни не мог даже сказать: «Я призываю вас постараться». Предполагается, что важные персоны и так делают всё возможное.

XI.