Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

Где-то часы серебром раскололи утреннюю тишину. Прежде второго удара пробили другие часы, поближе. Затем к ним присоединились и третьи. В воздухе воцарилась прекрасная многоголосица многих башен, одни голоса гулкие и размеренные, другие звонкие и нетерпеливые, обогнавшие тех, кто раньше начал. А когда сошел на нет антифон неровных ритмов и друг с другом спорящих ответствий, напоследок прозвенев тихой серебряной нотой, где-то началась иная секвенция; и ее почти на последнем ударе прервала другая, объявившая полдень особенно, медленно и значительно, будто одна его знала.

Тут Оксфорд оживили шаги и смех — смех и скорые шаги юношей, вырвавшихся из аудиторий. Герцог отодвинулся от окна. Почему-то он не хотел, чтобы на него смотрели, хотя обычно в этот час показывался, дабы что-нибудь новое ввести в моду. Многие студенты, поглядев наверх, удивились отсутствию знакомой картины в оконной раме.

Герцог с восторженной улыбкой прошелся взад и вперед. Он вынул запонки и долго на них смотрел. Заглянул в зеркало, будто искал дружеского сочувствия. Первый раз в жизни раздраженно от зеркала отвернулся. Ему сегодня нужно было сочувствие иного рода.

Хлопнула парадная дверь, лестница заскрипела под двумя тяжелыми башмаками. Герцог прислушался нерешительно. Башмаки прошли мимо его двери, протопали уже на следующий этаж. Герцог крикнул:

— Ноукс!

Башмаки остановились, протопали вниз. Дверь открылась, за ней стояла невзрачная фигура, которую Зулейка видела по пути в Иуду.

Читатель нежный, не бойтесь видения! В Оксфорде сочетается удивительное. Двое этих юношей следовали (как вас это ни удивит) одному уставу, учились в одном колледже, по одному и тому же предмету; да! и хотя одному по наследству достался десяток благородных и зубчатых крыш, на один ремонт которых каждый год уходили тысячи и тысячи фунтов, а над родными другого был только жалкий лист свинца, с которого в четверг вечером удобно смотреть на фейерверки в Хрустальном дворце, в Оксфорде оба жили под одной крышей. Больше того, они отчасти были даже близки. Герцог по причуде снисходил к Ноуксу больше, чем ко всем прочим. Он в Ноуксе видел свою противоположность и антитезу и взял за правило хотя бы раз в триместр проходиться с ним по Хай-стрит. Что касается Ноукса, тот на герцога смотрел со смесью обожания и осуждения. Лучший результат герцога на промежуточном экзамене угнетал его (упорством и прилежанием дотянувшего до второй степени) больше всех других между ними различий. Но зависть тупицы к выдающимся людям всегда смиряется подозрением, что те плохо кончат. В целом он герцога, вероятно, считал довольно нелепым персонажем.

— Заходи, Ноукс, — сказал герцог. — Ты с лекции?

— «Политика» Аристотеля.

— И что у него была за политика? — спросил герцог. Он хотел поделиться любовными чувствами. Однако он настолько не привык искать сочувствия, что не знал, как начать. Он тянул время. Ноукс пробормотал, что ему нужно учиться, и подергал дверную ручку.

— Дружище, не уходи, — сказал герцог. — Присядь. Экзамены у нас только через год. От пары минут твоя учеба не пострадает. Я хочу тебе… сказать кое-что. Присядь же.

Ноукс сел на краешек стула. Герцог, к нему повернувшись, облокотился на камин.

— Думаю, Ноукс, — сказал он, — ты никогда не влюблялся.

— Почему это я не влюблялся? — злобно спросил коротышка.

— Не могу тебя вообразить влюбленным, — улыбнулся герцог.

— А я не могу вообразить вас. Такого самодовольного, — огрызнулся Ноукс.

— Пришпорь воображение, Ноукс, — сказал его друг. — Я влюблен.

— И я тоже, — услышал неожиданный ответ герцог и (собственная нужда в сочувствии не успела научить его сочувствовать другим) расхохотался.

— В кого ты влюблен? — спросил он, кинувшись в кресло.

— Не знаю, кто она, — снова неожиданный ответ.

— Когда ты с нею познакомился? — спросил герцог. — Где? Что ей сказал?

— Вчера. На Корнмаркет. Я ей ничего не говорил.

— Хороша?

— Да. Какое вам дело?

— Темная или светлая?

— Темная. Похожа на иностранку. Похожа на… на фотографию в витрине.

— Да ты поэт, Ноукс! И что с ней сталось? Она была одна?

— С ректором, в его коляске.

Зулейка — Ноукс! Герцог вскочил, будто оскорбленный, и вытаращил глаза. Потом понял нелепость ситуации и, улыбнувшись, вернулся в кресло.

— Это его внучка, — сказал он. — Я у них вчера обедал.

Ноукс замерев уставился на герцога. Первый раз в жизни он позавидовал великому изяществу и среднему росту герцога, его высокому происхождению и неисчислимым богатствам. Все эти материи ему раньше казались слишком отвлеченными, чтобы завидовать. Но вот вдруг они сделались так реальны — и угнетали куда больше, чем результат на экзаменах.

— И она в вас, конечно, влюбилась, — буркнул он.