Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

Появившись неспешно, на метлу уставив взгляд, столь сосредоточенно сметая пыль с крыльца и тротуара, а затем исчезнув и возвратившись с ведром и щеткой, преклонившись перед крыльцом и с такой страстью за него взявшись, небольшую свою душу она заполняла не мыслями о достоинстве физического труда. Она в обязанностях, которым недавно завидовала Зулейка, видела то же, что вчерашним утром в них видела та. Императоры давно заметили, что в каникулы их любимица с крыльцом обращалась небрежно и нерадиво. Они знали ее тайну и всегда (ибо кого долгое пребывание в Англии не сделает сентиментальным?) тешили себя надеждой на романтический союз между ней и «неким юным джентльменом», как они лукаво прозвали герцога. Его неизменное равнодушие казалось им почти личным оскорблением. Разве найдется в Англии девица милей и добрей, чем их Кейти? Внезапное вторжение Зулейки в Оксфорд особенно огорчило их, разбив последнюю надежду на то, что Кейти с герцогом придет к алтарю, а оттуда в высшее общество и будет жить долго и счастливо. Можно только радоваться, что у них не было возможности этими глупыми фантазиями забить голову Кейти. Та всегда знала, что ее любовь тщетна. Она давно смирилась со своей долей. Лишь вчера в ее чувства проникла горечь. Кейти захлестнула ревность, едва она увидела на пороге Зулейку. Вводя гостью к герцогу, она с одного взгляда поняла, что у него на сердце. Два-три раза подслушивать в замочную скважину, чтобы подтвердить подозрение, было необязательно. Эти неформальные аудиенции все же ее удивили, она едва верила собственному уху тем, что женщине возможно не любить герцога. Ревность к «этой мисс Добсон» на время сменилась жалостью к нему. Ноша, с которой она сама так легко смирилась, казалась слишком тяжелой для ее героя. Кейти жалела, что ее ухо оказалось у двери.

Этим утром, склонившись над «его» крыльцом, она в состав втираемой в крыльцо жидкости добавила слезы из голубых своих глаз. Поднявшись, она фартуком вытерла руки и руками вытерла глаза. Она замешкалась у двери, не желая показывать матери, что плакала. Вдруг ее блуждающий взгляд застыл в жгучей злобе. Она узнала направлявшуюся к ней персону — нет, не «эту мисс Добсон», как ей на долю мгновения показалось, но немногим лучше.

Выше сказано, что в помещении Мелизанда. была очевидно французской горничной. Вне помещения она была столь же очевидно Зулейкиной. Не потому, что намеренно ей подражала. Сходство возникло в силу преданности и близости. Природа никаких оснований для него не дала. Ни обликом, ни цветом они не были схожи. Выше сказано, что Зулейка, строго говоря, не была красивой. Мелизанда, как и большинство француженок, была, строго говоря, невзрачной. Но ее вид и осанка, вся ее манера держаться, была, как у всякой хорошей горничной, точной репликой госпожи. Наклон головы, смелость взгляда и блеск улыбки, неспешная покачивающаяся походка, на бедро положенная рука — все это была она, но все это была и Зулейка. Мелизанда не была покорительницей. Лишь один мужчина — помолвленный с нею официант из кафе «Туртель» по имени Пеллеас — за ней ухаживал; и других любовей она никогда не алкала. Но вид у нее был победительный, ненасытимый победами и «грозный, как полки со знаменами».

В руке, на бедре не лежавшей, она несла письмо. А на плечах ее была вся тяжесть ненависти, которую Кейти питала к Зулейке. Но этого Мелизанда не знала. Она шла неспешно, смелым взглядом изучая номера на дверях.

Кейти поднялась на крыльцо, дабы низким ростом не ослабить эффект своего презрения.

— Добрыдень. Тут ли герцог Д’Орсей проживает? — спросила Мелизанда, точная, насколько может быть точным B подобных материях галл.

— Герцог Дорсетский, — подчеркнула Кейти с сухой сдержанностью, — живет здесь. «А вы, — сообщила она глазами, — вы, во всех ваших черных шелках, всего лишь наймитка. Я мисс Бэтч. Для развлечения занимаюсь уборкой. Я не плакала».

— Тогда, пожалуйста, вознесите это сейчас же. — сказала, протягивая письмо, Мелизанда. — Это мисс Добсон написала. Ничуть неотложно. Ответ жду.

«Вы уродливая, — сказали глаза Кейти.» — А я очень мила. У меня оксфордский цвет лица. Я играю на пианино». Но губы сказали только:

— Его светлость не беспокоят раньше девяти.

— Но сегодня просните его поскорее — сейчас — будьте так хорошо?

— Совершенно невозможно, — сказала Кейти. — Если оставите письмо, я прослежу, чтобы его светлость получили его за завтраком вместе с утренней почтой. — «Кроме того, — добавили ее глаза, — долой Францию!»

— Ну вы чудны, чудны вы, малышка! — воскликнула Мелизанда.

Кейти попятилась и хлопнула дверью у нее перед носом. «Просто маленькая императрица», — заметили императоры.

Француженка воздела руки и воззвала к небесам. По сей день она считает, что в Оксфорде все бонны безумны, без ума и в безумии.

Она посмотрела на дверь, на оставшиеся вместе с ней за дверью ведро и щетку, на письмо. Она решила бросить письмо в почтовую прорезь и доложить мисс Добсон.