Зульфагар. Меч калифа

…Читал когда-то Калюжный, что по стародавним, еще дославянским преданиям, у наших далеких пращуров были такие женщины-жрицы — Валькирии. Даже не жрицы, а как бы особая каста женщин, одаренных некими сокровенными знаниями и сокровенными же возможностями. Так вот они себе выбирали (или судьба-Карна для них выбирала — в данном случае это непринципиально) из простых мужчин суженых. Обычно это были воины — кого же еще могла выбрать Валькирия, сама воительница? Когда этот избранный Валькирией герой отправлялся в дальние странствия, остающаяся женщина держала его обережный круг, который должен был хранить мужчину в его опасных приключениях. Валькирия, которой безропотно покорялись мужчины и женщины, наделенная сокровенными знаниями, позволяющими ей заставлять людей совершать едва не любые поступки, после этого не имела права только на одно: она не имела права не то что влюбиться — даже просто выделить из множества мужчин кого-то другого, не говоря уже о том, чтобы позволить ему расчесать свои космы и уж подавно переспать с кем-то. Случись такое — упадет обережный круг. И избранный судьбой мужчина, который, чаще всего, даже не подозревает о том, что он больше не защищен любовью женщины, практически обречен на смерть.

Красивая легенда.

Но поскольку Валькирий на всех ныне воюющих попросту не хватит, рассуждая дальше, выстроил уже личный логический ряд Константин, у каждого воина должна быть своя Берегиня (благо, такая богиня или жрица также имелась в дославянской мифологии). Пусть не жрица и не богиня — просто жена или любимая. И у каждой из них есть свой обережный круг, которым она оберегает любимого. Должен быть. Потому что иначе быть не может. Обязательно должна быть некая высшая сила, которая хранит воина, когда он идет в бой. Тем более, в бой за правое дело. А кто же может быть проводником этой высшей силы, кроме женщины?

А впрочем, кто и по какому критерию может определить, какое дело является более правым, а какое менее? Ведь абсолютное большинство людей, если, конечно, он не маньяк-убийца, идет на смертельную схватку ради высших интересов. И что ж тогда получается — бой это единоборство Берегинь, каждая из которых держит обережный круг своего избранника?

Впрочем, это не то, сейчас Калюжный не отвлекался на абстрактные размышления. Он просто считал, что каждого воина обязана хранить его Берегиня. Обязана!

…Понятно, что это только легенда. Очаровательная, привлекательная, красивая — но легенда. И никакой обережный круг не в силах уберечь, скажем, вертолет, в котором среди десятка других бойцов окажется избранный, от ракеты или очереди ДШК. Но только Константин свято верил, что если человека где-то верно и преданно ждут, шансов вернуться домой у него куда больше. Да, от ракеты не увернешься, но есть сила, которая может заставить лежащий на спусковом крючке палец спустить курок на мгновение раньше или позже.

В бою же всегда и все решают эти самые мгновения. В одной «афганской» песне есть великолепный образ — рассказ молодого парня, который вернулся с войны: «Прицел наверняка, глядит навстречу ствол… Сухой щелчок курка — осечка… Ты пришел!»… Наверное, его крепко ждали, того парня, раз произошла эта спасительная осечка.

Любовь, верность жены или любящей женщины, ее преданность — вот тот самый обережный круг, без которого на войне никак не обойтись. Когда находящегося на фронте солдата предают, он об этом чаще всего не узнает. Но только пули в такого преданного (в смысле, что его предали) человека попадают чаще. Ибо больше не остается никакой силы, которая заставила бы дрогнуть руку снайпера…

Константин эту свою теорию не рассказывал никому. Поведай ее сослуживцам — ребята на смех поднимут. Еще бы, сам Калюжный, гроза боевиков, летчик-снайпер, жуир, любитель женщин и выпивоха, Калюжный, который не боится ни черта, ни ладана, выдумал и сам теперь верит в какой-то никому не ведомый эфемерный обережный круг, который будто бы может спасти кого-то в бою… Ха-ха-ха! Умора, да и только!..

Посмеются.

Да только вот ведь в чем закавыка: едва ли не каждый на войне и сам во что-то верит! Пусть не в обережный круг, во что-то другое, но — верит! Один открыто носит освященный крестик, другой тайком, за обложкой удостоверения, образок; один тайком перед полетом сплевывает через левое плечо, другой перед боем надевает «счастливую» старенькую тельняшку… Более того, чем чаще человек по роду службы сталкивается со смертельной опасностью, тем чаще у него возникает потребность в подобных приметах — вплоть до трех плевков через левое плечо. На войне невозможно не верить в некую оберегающую тебя силу. Вся разница только в том, сформулировал для себя Константин, откуда она, эта сила, проистекает и откуда подпитывается — от любимых, точнее, любящих людей. И с каждым совершенным ими предательством эта оберегающая сила истончается, уходит, улетучивается… А в какой-то момент, кто знает, может быть, вообще перерождается, превращаясь в какой-то магнит для пуль и осколков, летящих в солдата…

Калюжный ударом ноги распахнул дверь подъезда и вышел на улицу.