Зульфагар. Меч калифа

— Совсем почти что ничего, — ответил Мустафа, налив в большую чашку холодного «спрайта» и поставив густо вспенившийся напиток перед пленным на стол. — Просто расскажите, что вы знаете и что сочтете возможным, о ближайших планах поставок гуманитарной помощи в Ичкерию. И все!

Пленный на несколько секунд задумался, обдумывая предложение. Он медленно, стараясь не показать, насколько его мучит жажда, взял чашку (по небритой шее прошелся кадык), начал неторопливо пить.

— А вы будете нападать на колонны? — наконец, оторвавшись от чашки, спросил он. — Так ведь я не знаю графиков…

— Нет, что вы, — перебил его Мустафа. — Нас интересуют не колонны, а планы в целом. Колонны — это мелочь, у нас есть кому ими заниматься… Меня интересует проблема в целом. Что и в какие районы планируется поставить. В каких количествах. Кто персонально за это будет отвечать… Согласитесь, что эта информация никакого вреда конкретным лицам не принесет.

По большому счету, ответы на данные вопросы Мустафу не интересовали ни в малейшей степени. Кому, в самом деле, это нужно… Да и что такое уж неожиданное мог знать рядовой офицер, который, к тому же в течение некоторого времени уже пробыл в лагере?.. Тут расчет был иным. Если этот офицер (вот, шайтан, я же не узнал его имя и фамилию… Прокол, батенька, очевидный прокол…) ответит хоть что-нибудь, его можно будет смело считать на будущее своим агентом. Прежде всего потому, что тем самым он перейдет нравственный Рубикон, после которого каждый последующий шаг на пути предательства будет даваться все легче, а во-вторых, этой, никому не нужной, информацией его потом при необходимости можно будет шантажировать.

— Мне нужно подумать, — несмотря на то, что он выпил воду, голос пленного стал сухим, хриплым.

— Да-да, конечно, — легко согласился Мустафа.

Во внутренней борьбе, которая сейчас началась в душе этого гяура, непременно победит та частичка его «эго», которая скажет ему примерно так: «твоя информация, которую ты сообщишь этому чернозадому, никому вреда не принесет, зато ты окажешься на свободе, а потом, если тебя попытаются использовать в своих интересах и впредь, ты всегда сможешь обратиться куда следует, чтобы тебя оградили от преследования»… Это называется игра с самим с собой в поддавки. Он легко и просто сдастся сам себе, этот подполковник. Главное, чтобы он сдался сам, без давления. Тогда он будет работать лучше, искреннее, находя своим действиям новые и новые оправдания.

…Он считал себя неплохим психологом, сотрудник разведки Светской Республики Исламистан по имени Мустафа…

— Я тут еще кое с кем побеседую, — доверительно улыбнулся он пленному. — А потом я вас еще раз приглашу для более обстоятельного разговора… Решайте сами, теперь все зависит исключительно от вас… Ничего не значащая информация — и через три дня вы дома. Или вы храните гордое молчание о том, что никому не интересно — и сидите тут столько, сколько сможете выдержать издевательства этого отребья. Выбор за вами!

Мустафа был доволен собой. Русский офицер, скорее всего, уже сейчас готов пойти на соглашение в ним. Но пусть он, русский, еще поборется с собой! Ему полезно!

— В общем, вы подумайте над моим предложением, — небрежно произнес разведчик. — Можете пока идти. А сюда пусть приведут ту девушку… Эту, как ее… Медсестру…

К его удивлению, пленный не бросился вон из этой мрачной землянки с приспособлениями для пыток.

— Не трогал бы ты ее… — глухо сказал он.

— Не понял, — сделал удивленный вид Мустафа.

— Не надо ее, — не поднимая на него взгляд, проговорил офицер. — Трахни какую-нибудь другую… Тебе ведь все равно, в кого тыкать свой… — он сказал, что именно тыкать.

— Еще раз не понял, — повторил Мустафа.

А у самого внутри уже шевельнулось какое-то предчувствие. Нехорошее предчувствие. Тревожное.

Только он в тот момент не понял, предчувствие чего именно его беспокоит.

— Она же еще совсем молодая, — глухо бубнил пленный, глядя в серый вытоптанный земляной пол. — Сколько можно над ребенком издеваться… Она же совсем еще маленькая… Или вы не люди?..

Та-ак. Значит, его мысли о том, что эту девчонку трахают все подряд, были правильными!.. Что ж, ничего удивительного. Все восточные мужчины предпочитают блондинок.

И вновь у него в душе столкнулись несколько взаимоисключающих эмоций. Понимание того, что в течение столь длительного срока не тронуть девчонку попросту не могли. Неприятие самого факта насилия над женщиной — он учился в Египте и в Турции, а потом работал в Англии, неоднократно бывал в командировках в России, да и в некоторых других странах, а потому относился к “слабому полу” как к людям, а не как к бездушной принадлежности для секса. Неожиданно — ревность, потому что блондинка понравилась ему и было неприятно, что это тупое жвачное, начальник лагеря, скорее всего, уже трахал ее. Какую-то непонятную даже для самого себя нежность к этой девушке — наверное, она и в самом деле хорошая, коли за нее вдруг пытается вступиться этот человек, который не может не осознавать, что его самого в любое мгновение могут попросту прирезать…