Зульфагар. Меч калифа

— А с чего вы взяли, что я собираюсь с ней сделать что-то непотребное? — сфальшивил Мустафа.

— А зачем еще она тебе может быть нужна? — по-прежнему безнадежно переспросил пленный. — Секретов никаких она не знает, да и не знала никогда, выкупать ее некому… Вот и таскаете ее все, кому не попадя… Она ведь еще совсем молодая… Хоть бы ты пожалел… Ты же не животное…

— Идите! — резко проговорил Мустафа.

До этого момента он еще пытался убедить себя, что зовет девчонку для допроса. Теперь же, после слов подполковника, и самому себе признался, что она ему нужна совсем для иного. В конце концов, если ее и так уже все подряд поимели, то почему же нельзя сделать это и ему?

Пленный поднялся. Не поднимая головы, тяжело шагнул к двери. Потом вдруг резко, словно на что-то решившись, повернулся к Мустафе.

— Не зови ее! — требовательно произнес он. — Пожалей!

— Тебя не спросил! — впервые не выдержав подчеркнуто благожелательного тона, отрезал Мустафа. — Ты о себе думай, а не о ней! Защитничек…

Предвкушая рандеву с блондинкой, он не оценил ту молнию, что полыхнула в глазах пленного.

Тот больше ничего не сказал. Просто вышел из землянки.

В проем тут же всунулась бородатая лоснящаяся морда начальника лагеря. Мустафа невольно отметил, что с пленным русским ему общаться было приятнее и интереснее, чем видеть этого своего единоверца.

— Какие будут, того, указания? — спросил тот, сквозь свою толстую шкуру вновь ощущая недовольство инспектора.

— Давай девчонку. Потом «шестерок». А потом опять этого подполковника.

Борода исчезла.

…Она и в самом деле была очень молода. Мустафа разглядел это только сейчас, когда она оказалась в землянке. В строю девушка показалась ему несколько старше — наверное, потому, что в его глазах они все выглядели одинаковыми. Да и видел он издали… Тут же среагировал: действительно молода.

И вновь в его душе шевельнулось нечто похожее на жалость. Понятно, что женщина, согласно исламу, — это существо, лишенное души и созданное только для продления рода и сексуального удовлетворения мужчины. Но ведь и она иной раз достойна жалости!

И здесь для женщин справедливы те права,
Что и права над ними у мужчин, —
Но у мужей сих прав — на степень больше.
Всесилен Бог и мудрости исполнен.[14]

Мустафа жестом указал девушке на стул. Она присела. Смотрела только в пол. Ее тонкие пальчики нервно подрагивали и девушка, заметив это, сплела кисти рук в один кулачок. О Аллах, какие же у нее крохотные ладошки и тоненькие пальчики!..

— Кто ты? Откуда? Как попала в плен?.. — начал разведчик привычные вопросы.

И осекся. Девушка взглянула на него своими ясными зелеными глазами и тут же опустила их.

— Вы же меня не за этим позвали… — тихо сказала она. — Ну так делайте быстрее, что хотите, и потом отпустите меня…

Она сидела на том же намертво закрепленном стуле, на котором несколько минут назад сидел подполковник. И в ней чувствовалось то же, что и у него: Мустафа мог что угодно сделать с ее телом, но ничего — с ее душой.

И Мустафа вдруг почувствовал какую-то ненормальную, противоестественную зависть к пленному офицеру: он вдруг понял, что эта красивая, измученная блондинка может питать какие-то добрые чувства к униженному растоптанному пленному (шайтан, как же его, будущего агента, зовут-то?), и никогда не отнесется с искренним чувством к нему, могущественному и свободному человеку… И кто-то еще смеет утверждать, что русские женщины ничем не отличаются от остальных!

Хотя… Мустафа вдруг поймал себя на крамольной мысли — впрочем, на крамольных мыслях он себя ловил нередко… Хотя на подобные чувства способны не только русские женщины — женщины вообще, в целом. Не так уж редко случается, что женщина может влюбиться в пленного, в униженного, в слабого мужчину. И тогда она способна на многое… Крамольность же этой мысли была в том, что тем самым ставится под сомнение постулат об отсутствии у женщины души. А это противоречит Корану. Вот и возникает сомнение: может ли Несомненная книга ошибаться?..

— Хочешь, я тебя отпущу? — вдруг высокомерно и необдуманно спросил Мустафа.

Она ответила не сразу.

— Хочу. Отпустите… — после паузы проговорила девушка. — И что вам за это я должна сделать?

«Вам сделать…». На что уж Мустафа оказывался в разных переделках, а тут даже он растерялся. Потому что он понял подоплеку вопроса: девушка не верила, что он ее отпустит, вместе с тем она знала, что все равно придется покориться этому могущественному (насколько она могла судить по подобострастному поведению начальника лагеря) человеку, и все же у нее теплилась искорка надежды… Ибо без надежды жизни вообще нет. И за эту робкую надежду она и в самом деле могла сделать ему абсолютно все.

— Ничего, — Мустафа постарался проговорить это небрежно, не выказывая своего смущения. — Я тебя просто отпущу. Более того, я тебя сам лично отвезу в город и посажу на автобус, который отвезет тебя… Ну, не знаю… Отвезет тебя куда-нибудь. И никто тебя не тронет. Ты довольна?