Зултурган — трава степная

У подвала прохаживался часовой… Знать, Борис нагрянул в хутор не только с Такой!.. Братец все предусмотрел. Не мог он позабыть — тетя Дуня, как и покойный дед Наум, жалела и любила Церена. Тетя Дуня небось тоже откуда-нибудь поглядывает сейчас на дверь погреба, украдкой вытирая слезу. Обреченных на смерть не оставляют без присмотра. Всегда найдется добрая душа, спасет! Но Нина не могла надеяться на шальную удачу.

Главное, размышляла она, отвлечь часового. А уж силы, чтобы сорвать замок, у нее найдутся. После того как ей удалось с таким трудом освободить руки, она поклялась никогда больше никому не позволить лишить ее рук! Даже если ради этого придется расстаться с жизнью. Пока свободны руки… О, она лишь сейчас почувствовала всю ловкость, всю силу своих молодых рук. Тяжелая, набухшая рама глухого окна, которое за все лето ни разу не открывалось, слетела со ржавых петель, как пушинка… Нина готова была кинуться на часового, сбить его с ног и, быть может, проломить голову. Но понимала — с рослым, откормленным мужчиной ей не справиться. Ему ведь достаточно крикнуть, позвать на помощь. Да мало ли чему их там обучают в армии, как защищаться при нападении. А здесь в случае неудачи и покричать некому.

Свой план освобождения Церена Нина начала осуществлять как бы с конца, с момента, который занимал ее воображение все время, пока лежала связанной. Она пошла в конюшню, оседлала одного из Борисовых коней, увела к пруду и привязала на длинном поводу к тополю, чтобы скакун мог дотянуться до травы под деревом и не заржал ненароком.

В сарае среди огородной утвари отыскался ломик-гвоздодер: дед Наум иногда сколачивал ящики для помидоров, и Нина не раз наблюдала, как ловко извлекал конюх глубоко сидевшие скрюченные гвозди.

Не выпуская ломика из рук, Нина торопливо приблизилась к сараю и, чиркнув спичкой, поднесла огонек к пучку соломы на повети. Огонь быстро охватил весь задний скат крыши, пламя заплясало выше конька.

Громко трещал камыш, служивший настилом для соломы.

Пока все шло, как представлялось Нине: кто-то увидит пожар, люди всполошатся, забегают.

По двору действительно заметались тени. Вот и часовой, схватив валявшееся неподалеку пустое ведро, кинулся к колодцу.

Нина просунула расплющенный конец ломика между доской и клямкой замка. Рыжая шляпка гвоздя поплыла вверх. За первым выскочил и второй гвоздь. Пугавший прохожих огромный амбарный замок был теперь просто куском железа.

— Скорее же! Скорее! — торопила Нина громким шепотом, сбежав по ступенькам в темноту. Блики пожара уже разрывали сгустившуюся тьму вокруг погреба.

Церен так и не отнял своей руки от руки Нины, пока они бежали задами огородов, перепрыгивая через кучи картофельной ботвы, Церен задыхался от бега и еще больше от волнения.

— Родной человек ты мой! — сказал он Нине, обнимая. — Спасибо тебе за все.

— За то, что люблю! — поправила она резко, помогая мужу сесть в седло.

Перед тем как пришпорить скакуна, Церен спросил о том, о чем он думал со дня появления сына на свет:

— Сына сможешь уберечь?

— Да! — сказала Нина уверенно. — Если тебя пока сберегла, то сына… А как назовем мальчика? — вдруг спросила она мужа.

Церен на миг задумался. «Неужели у сына еще нет имени? Значит, нет!..»

— Пусть будет Чотын!

— Как? Разве есть такое имя? — В голосе Нины обозначился испуг и удивление.

— Это имя принадлежало одному очень хорошему человеку! Ты привыкнешь к нему. Оно прекрасно.

Церен круто развернул коня в сторону глубокой балки.

Нина метнулась к флигелю, где заходился криком ребенок.

5

Посреди неохватной глазу степи, будто огрех нерадивого косаря, сплоховавшего второпях, сиротливо жмутся друг к другу джолумы калмыцкого селения с красивым именем Чилгир — светлое, чистое… Кто-то из основателей хутора, похоже, искал для нового сельбища доброе слово, поярче, душевнее… Но неточным оказалось название предков, добавили нечто насмешливое. А может, вдаль глядели степняки! Надо же такому случиться, до сих пор голову ломают люди: именно в этом селе собрался Первый съезд Калмыкии.

Начало июля 1920 года… Обычно к этой поре на степь наседает жара, солнце жалит все живое, вода в прудах испаряется, травы жухнут, поверхность земли берется трещинами, каменеет. Степь становится как бы неживой, страшной. Жаркое дыхание ветров в июле не удивляет калмыка.

В том памятном году ранней весной насыпало снегу в пояс, май выдался дождливым. Буйное цветение трав как бы передвинулось на месяц, в июле продолжался май и июнь. Степь полыхала цветами, теплые ветры разносили духмяный воздух степей, казалось, по всему Поволжью.