Читаем Зуза, или Время воздержания полностью

Финал выглядел следующим образом: на первый же свободный вечер я условился с девицей, которую, правда, в глаза не видел, но голос по телефону звучал приятно, к тому же она специально приедет из Познани, а это гарантировало, что оплата будет в пределах разумного. Познанянки, как и вообще женское население Великой Польши, унаследовали от немцев добросовестность[18]; казалось бы, все складывается неплохо. Однако поезд в тот день опаздывал, мне, конечно, не хватило терпения, я стал звонить насчет возможной замены и, как назло, ошибся номером; был уверен, что говорю с полной благих намерений познанянкой, а между тем беседовал с обладательницей тела, довольно давно отказавшегося исполнять свои обязанности. Каким чудом все так получилось? А вот таким… Короче, я жду и не могу дождаться. Кто ищет, тот всегда найдет; кто умеет ждать, тот своего дождется. Барышня под пальтецом настолько обнажена, что, должно быть, всю дорогу это пальтецо не снимала, даже в доставившем ее с вокзала такси не расстегнула; я сразу увидел, сколько у меня впереди удовольствий… И эта, готовая на все, особа спешит мне их подарить. За две минуты! Обхохочешься… однако не до смеху тут: она засыпает мертвым сном. Как я на такое купился? В голове не укладывается. Я хороший, дома у меня уютно, ко мне приятно приходить. Девицы смотрели на полки с книгами и балдели — этого, смею утверждать, хватало.

На мои чувства к Зузе это не повлияло. А должно бы. Стоит одной спустить с тебя глаз, другая мигом обдерет.

30

«Я прибыл в Лиссабон, но не пришел к определенному решению»[19].

Фернандо Пессоа «Книга непокоя»

31

Кто хочет, может придерживаться старой классификации. Есть мещанки и есть артистки — вроде бы категории извечные и, на первый взгляд, не потерявшие актуальности. Однако это не так. Поверьте — уж я наслушался певиц, которые приобщились к древнейшей профессии до начала карьеры, в середине или когда понадобилось отдать копеечный долг. Иногда они ставили записи своих завываний, иногда исполняли вживую. Что тут можно добавить? Были такие, что на время становились актрисами, писательницами, моделями. Сочиняли романы, ходили на кастинги, ждали звонка из агентства. Блядство почти никогда не попадало у них на первое место. Как и домик под Варшавой. В общем, по образу мыслей они схожи с алкоголиками.

Алкоголик вам скажет, что со следующей недели завязывает и возвращается к нормальной жизни, на самом же деле не вернется никогда — суперстрасть не выпустит из своих когтей.

Так и курвы. То, что кажется несущественным, преходящим, эфемерным, в реальности нерушимо и непреодолимо. Устранить бы еще такую мелочишку, как старость… уж они бы отыгрались на том свете. Молодость длится долго, об этом уже шла речь.

Зуза не была ни мещанкой, ни артисткой. Она любила позировать — преимущественно нагишом, преимущественно для нелегальных календарей. То есть артистка? Постольку поскольку. Супчик могу сварить. Что-нибудь еще? А что? Смотря зачем. Чтобы получить титул… Я — курва по призванию. Окей, я за тебя выйду.

Наученный не слишком вдохновляющим опытом, свадьбу я устроил скромную. Чрезвычайно скромную. Друзья поняли, Зуза обиделась. Меня вдруг осенило: Зуза без денег — нонсенс. Без чаевых, без финансовых щедрот, без ее якобы отказов от вознаграждения. Ночь с Зузой без утренней оплаты будет пресной. Она станет исчезать, а я, точно несчастный Влад, потащусь за ней. А я — за ней, за моей повелительницей.


— Почему ты меня не любила? Что это было — долг?

— Скорее, привычка.

— Даже так?

— Ну, не совсем.

— Но отчасти.

— Ты мне нравился.

— Но не безумно…

— Сердцу не прикажешь.

— Проститутке приказать можно.

— А вот и нет. Мы нормальные.

— Причем тут нормальность?

— Ты всегда был на втором месте.

— Высоко. Но и низко.

— Высоко.

— Высоко — это хорошо. Но лучше быть единственным.

— У тебя тоже были другие. Более красивые.

— Ты уверена?

— Да.

— Знаешь, когда у меня впервые закралось сомнение?

— Когда? Почему?

— Ты была занята. Я позвонил. «Договорись с кем-нибудь» — таким деловым тоном.

— У тебя нет никаких прав. И не было.

— А за вознаграждение?

— Это пожалуйста.

— И ты утверждаешь, что нормальная?

— Да. Я хочу, чтобы у меня был муж, дети, дом…

— И еще куча подобных мелочей. Я, кажется, предлагал…

— Опять завел свою шарманку? Ты для этого не годишься, ты даже близко не знаешь, что такое верность.

— Тоже мне, образец верности! Ладно. Почему я всегда был вторым?

— Потому что всегда был первый.

— Он умер?

— Уехал.

— Значит, пробил мой час.

— Пробил, но не в том смысле.

— Наконец-то… Теперь ты меня любишь, надеюсь.

— Нет.

— Нет? Тогда что я тут…

— А ты сумеешь вернуться назад? Волшебное слово позабыл, пароль изменился… На седьмом десятке…

— Ах вот оно что. Я слишком старый.

— Ты глупый. Может, спросишь, что надо делать, чтобы перебраться на первое место?

— Что надо делать?..

— Не кормить меня по утрам такой дрянью, как подавали на нашей свадьбе. Тебе бы только таскать меня в «Гранд»: ты в белом костюме, я у твоих ног.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2016 № 09

Голубой цветок
Голубой цветок

В конце 18-го века германские земли пришли в упадок, а революционные красные колпаки были наперечет. Саксония исключением не являлась: тамошние «вишневые сады» ветшали вместе с владельцами. «Барский дом вид имел плачевный: облезлый, с отставшей черепицей, в разводах от воды, годами точившейся сквозь расшатанные желоба. Пастбище над чумными могилами иссохло. Поля истощились. Скот стоял по канавам, где сыро, выискивая бедную траву».Экономическая и нравственная затхлость шли рука об руку: «Богобоязненность непременно влечет за собой отсутствие урыльника».В этих бедных декорациях молодые люди играют историю в духе радостных комедий Шекспира: все влюблены друг в дружку, опрокидывают стаканчики, сладко кушают, красноречиво спорят о философии и поэзии, немного обеспокоены скудостью финансов.А главная линия, совсем не комическая, — любовь молодого философа Фрица фон Харденберга и девочки-хохотушки Софи фон Кюн. Фриц еще не стал поэтом Новалисом, ему предуказан путь на соляные разработки, но не сомневается он в том, что все на свете, даже счастье, подчиняется законам, и язык или слово могут и должны эти законы разъяснить.

Пенелопа Фицджеральд

Историческая проза

Похожие книги

Соль этого лета
Соль этого лета

Марат Тарханов — самбист, упёртый и горячий парень.Алёна Ростовская — молодой физиолог престижной спортивной школы.Наглец и его Неприступная крепость. Кто падёт первым?***— Просто отдай мне мою одежду!— Просто — не могу, — кусаю губы, теряя тормоза от еë близости. — Номер телефона давай.— Ты совсем страх потерял, Тарханов?— Я и не находил, Алёна Максимовна.— Я уши тебе откручу, понял, мальчик? — прищуривается гневно.— Давай… начинай… — подаюсь вперёд к её губам.Тормозит, упираясь ладонями мне в грудь.— Я Бесу пожалуюсь! — жалобно вздрагивает еë голос.— Ябеда… — провокационно улыбаюсь ей, делая шаг назад и раскрывая рубашку. — Прошу.Зло выдергивает у меня из рук. И быстренько надев, трясущимися пальцами застёгивает нижнюю пуговицу.— Я бы на твоём месте начал с верхней, — разглядываю трепещущую грудь.— А что здесь происходит? — отодвигая рукой куст выходит к нам директор смены.Как не вовремя!Удивленно смотрит на то, как Алёна пытается быстро одеться.— Алëна Максимовна… — стягивает в шоке с носа очки, с осуждением окидывая нас взглядом. — Ну как можно?!— Гадёныш… — в чувствах лупит мне по плечу Ростовская.Гордо задрав подбородок и ничего не объясняя, уходит, запахнув рубашку.Черт… Подстава вышла!

Эля Пылаева , Янка Рам

Современные любовные романы