Звать меня Кузнецов. Я один

Истинная поэзия — это беспредельная глубь высоты, приближение (прости меня, Господи) к Евангельским недрам: перечитываешь — и постоянно открываешь сердцу и уму новое, доселе неизведанное. Поэтов в отечестве нашем было много, а поэтов от Бога — единицы, и они — пророки. Пророков всегда побаивались и старались не замечать их откровений. Таким пророком, сдаётся мне, был и Юрий Кузнецов. Вспоминается мимолётный эпизод. Было это в Воронеже, где проводились Кольцовско-Никитинские чтения. В заключительный вечер зал драматического театра был заполнен. На сцене выступали воронежцы, куряне, поэты из Липецка, Орла, московские гости. Зал реагировал аплодисментами — вежливыми, реже — горячими. К микрофону подошёл Ю. Кузнецов. Своё выступление он предварил предупреждением: «Я прочитаю лишь одно стихотворение. Прошу иметь в виду, что оно напечатано в газете „Московский литератор“ (он даже назвал дату публикации), и все претензии уже не ко мне». Я не помню названия стихотворения, и не могу процитировать его. Память сохранила только суть этого пророчества. Речь в нём шла о Кремлёвской стене, которая строилась как крепость против вражеских набегов. Но вот пришли и поселились за крепостной стеной борцы за народное счастье. И стали истончать крепость, как жуки, как черви, выдалбливая в стене ниши, заполнявшиеся прахом умерших товарищей, чтобы слава этих товарищей не погасла в веках. Когда поэт закончил читать стихотворение, зал утонул в напряжённой тишине.

Нет пророков в своём отечестве. Но пророчество это сбылось несколько позже не обрушением стены — развалом государства.

Хотел ли поэт Кузнецов признания и славы? Наверное, хотел. Но он был лишён мельтешащего, мишурного тщеславия, из которого делают нынче деньги петросяны, примадонны, филиппки, шафутинские и прочие эстрадные шуты-юмористы, несущие в души человеческие зависть, похоть и прочий разрушительный мусор. Только бы публика хохотала и платила денежки. Ю. Кузнецов в подобной славе не нуждался. Ещё со времён учёбы в Литературном институте он был уверен в своей творческой недосягаемости и по отношению к сокурсникам был снисходительно отрешённым. Творческая гордыня преобладала в нём уже тогда, и он этого не скрывал:

«Как он смеет? Да кто он такой?
Почему не считается с нами?» —
Это зависть скрежещет зубами,
Хоть они проживут до седин,
Но сметёт их минутная стрелка,
Звать меня Кузнецов. Я один,
Остальные — обман и подделка.

Это самоуверенное «Я» появилось в 1981 году. Позднее это «Я» воцарилось на вершине «Золотой горы», где главным распорядителем и оценщиком поэтического пира Юрий Поликарпович почитал исключительно себя любимого. Бог ему судья.

Вокруг него крутилось довольно много пишущих людей, в том числе и талантливых, но не заслуживших его расположения. По-человечески он предстаёт передо мной одиноким и обделённым. Многие из его окружения считали себя друзьями поэта. Но сам он, кажется, так и не нашёл в своей жизни друга. Видно, такова доля вознесшего себя на Олимп поэта — одиночество и щемящее страдание путника, которому открыто внутреннее состояние событий, происходящих в мире.

После окончания Литературного института наши творческие пути практически не пересекались. Я с 1981 года работал ответственным секретарём Правления СП РСФСР, занимаясь организационно-бытовой суетой писателей, творивших в организациях Центрального Черноземья. А с 1986 года мы вместе с коллегой — Александром Брагиным с головой окунулись в работу по созданию Фонда славянской письменности и культуры, который действует и поныне. На этом поприще жизнь свела меня с владыкой Питиримом (Нечаевым, ныне почившим). Впервые за многие десятилетия разнузданной богоборческой деятельности государства Православная Церковь была допущена к участию в светской жизни. В результате продолжительной совместной работы с митрополитом Питиримом совершенно неожиданно для себя самого я начал писать стихи православной тематики. Из поездки в Ростов Великий я привёз в Москву стихотворение «Вещий смысл», положившее начало книге «Аминь», которая писалась (заведомо в стол) на протяжении почти 18 лет, но которая всё-таки увидела свет в 2005 году. Эта книга (я продолжаю писать её и по сей день) положила начало моего нового, более пристрастного и углублённого проникновения в поэтику Ю. Кузнецова. Считаю уместным привести это моё стихотворение здесь.