Звени, монета, звени

— Слава Всеблагим! Сыновья растут вверх, жена — вширь. В общем, всё как обычно. А как ты, Коранн? Как Этайн?

На моих губах, против воли, появляется улыбка:

— Всё хорошеет. Да тебе, поди, это лучше меня известно. Сдается мне, что ты за последнее время видел ее куда чаще…

Совсем недавно вернулся я в Ардкерр. Лишь десять дней после провозглашения новым Ард-Ри и свадьбы провел дома, с милой женой, наслаждаясь любовью и покоем. А потом навалились дела, закрутили снежным бураном. Много их накопилось за то время, пока болел покойный Меновиг, вот и пришлось его преемнику метаться раненым оленем по всему Пределу, несмотря на глубокий снег и жгучий мороз. Кое-кто из стариков даже ворчал: не подобает, дескать, верховному правителю Предела по стране ездить, к союзникам да данникам, споры и раздоры разрешать. Дома нужно сидеть, пировать, охотиться, песни слушать, любовью наслаждаться. А кому нужно — сами пусть едут, да дары везут, как встарь водилось. Только я таких отродясь не слушал. Долго на одном месте сидеть не любил, долгих праздностей не любил, а больше всего не любил — ждать. Впрочем, вслух я неизменно повторял одну и ту же фразу: «Венец верховного правителя — не знак привилегий, но знак долга. И до тех пор, пока в любом, самом отдаленном конце Предела требуется присутствие Ард-Ри, место его там, и только там». Вот и получилось, что лишь через сорок с лишним ночей вернулся я в Ардкерр, которую давно уже считал домом. А дома опять: дела, заботы…

Впрочем, Гуайре, на попечение которого я оставлял и Ардкерр, и жену, не хуже меня знает. Знает, а потому — молчит. Ждет.

— А я… Как-то не по себе мне, друг. Помнишь, рассказывал я тебе про сон, что увидел в ту ночь, на брачном ложе. Еще трижды он ко мне с тех пор приходил.

— М-да… С Лауриком Мудрым бы тебе посоветоваться, Луатлав…

— Сам о том думал, и не раз. Да нет сейчас в Пределе нашего Мудрого. Как раз перед моим отъездом приходил он ко мне, предупреждал: большие дела зовут, торопят. По возвращении обещал в гости быть.

Мы ненадолго замолкаем, доливаем жидкого золота в золото узорное. Также молча выпиваем, и я всё-таки не выдерживаю:

— Еще одно меня тревожит, Гуайре. Пора, давно пора Этайн понести. Знаю, что вряд ли суждено мне радоваться сыновьям, обучать их владеть копьем, мечом и колесницей, скакать с ними рядом во весь опор, ободрять в дни поражений и восхищаться в дни побед… Горько от мыслей таких, ох, как горько! Но это — знаешь ты не хуже меня, — рок Ард-Ри. И всё же, всё же взгляни на меня, Гуайре. Меня ведь тоже не должно быть. Но вот он я, а значит, есть еще надежда…

— На все воля Четырех. Не беспокойся, всё свершится в свой срок. Тебя, Сильвест, потомок Сильвеста, Всеблагие любят. Как и его любили. Вспомни слова Лаурика: «Сольются два рукава одной великой реки и переплетутся две ветви великого древа. И союз этот породит то, что воссияет ярче звезд!»

— Да, должно быть…

Помолчали опять.

— Это всё, Коранн?

Вместо ответа я вновь берусь за отложенный было кинжал. Резко — слишком резко, и слепому видно! — провожу ветошью по и без того идеальному лезвию раз, второй. Порезался.

— Ты так и не поговорил с ней? — Ответом Гуайре — мой тяжкий вдох.

— Луатлав, Луатлав… Ард-Ри Предела, бесстрашный Воитель Скорая Рука…

— Я не думал, что это будет так трудно! — криком вырывается из моей груди. — И с каждым днем становится всё труднее. Обнимать ее, целовать, ласкать, растворяться в ней без остатка… А потом снова и снова задаваться вопросом: меня ли любит Этайн? Искренна ли она, или это просто долг жены и супруги Ард-Ри? И как мне жить дальше, если окажется…

Нет, не выговорить. Даже наедине с побратимом, даже в одиночестве. Стыдно, глупо, но — не могу! И от этого лишь хуже вдвойне. Я опускаю глаза, не отрываясь смотрю на порезанный палец, с которого капает на стол кровь. Гуайре неодобрительно качает головой, отбирает у меня злосчастный кинжал и ветошь. Отрезает кусок и двигает ко мне через стол:

— Прижми… Хватит стол пачкать…

За ворчливым тоном Заики, как и всегда, скрывается искреннее сопереживание. Подчинившись, я усмехаюсь:

— Спасибо. Что бы я без тебя делал?..

— Ой и не говори! — усмехается в ответ он. — Ты, Луатлав, конечно, Ард-Ри и великий герой, но иногда так себя ведешь, что впору лишь за голову хвататься. Пожалуй, придется мне сначала тебя схоронить, а потом уж самому помирать!

Мы оба смеемся, и в этот момент я ловлю взгляд друга и отчетливо понимаю: он изо всех сил старается отвлечь меня от черных мыслей, ободрить и развеселить, но у самого Гуайре что-то случилось. Что-то серьезное. Начинаю разговор далека:

— Ну а ты-то, друг, с чем сегодня пришел? Рад был бы, если просто так, посидеть да поговорить, только чувствую — нет.

— Правду говоришь, Ард-Ри. Не сам пришел, дело привело.

— Опять?

— Опять, Коранн.