Звени, монета, звени

Посреди комнаты со свечами — большой дубовый стол. Глянь-ка, и впрямь дорогая комнатка: на столе — скатерть. Белоснежная, тяжелая от крахмала. И цветы опять-таки в красивой вазе глиняной, почти что новой. Подумаешь, чуть-чуть горлышко отбито! Не выбрасывать же из-за такого пустяка хорошую вещь. Она, между прочим, восемь медяков стоит. Ну ладно, ладно. Семь. Семь, говорю! Где ты сейчас такую красоту за пять купишь? Ну и что, что видел! Сам же говоришь: у сельского гончара. В городе, тем более в таком большом, как наш славный Лайдор, жизнь завсегда дороже. Вон даже цветы жена хозяйская сама выращивает на заднем дворе, чтобы лишний раз не тратиться. И хорошие, между прочим, цветочки. Свежие, ароматные, только сегодня срезанные. Что говоришь? Согласен, согласен. Само собой, роскошь и излишество. Только у них, у богатых, свои причуды. Хочет цветочки понюхать — пусть нюхает на здоровье, нам не жалко. Они, между прочим, как и эта скатерть, в стоимость комнаты входят.

А денег у них полно. Тут не серебром — золотишком пахнет — точно говорю. Тот, что с бородой, у них за главного. Богатый — ужас, а говорит как! Будто ты не человек даже, а так — пыль мелкая под сапогами. Да я и сам не слепой, важного человека в любой толпе различу. Этот-то, поди, к одному из Высоких Домов принадлежит. Точно, кажись, я его в том месяце в свите самого Невора видел. Да чтоб мне с места не сойти! Или Невора, или Деметрия. Или еще кого-нибудь из Дома Стоящего Льва… Ну, да не важно! Ты лучше сюда слушай: тот, что второй — его еще Фрэнком зовут… ну да, который вечно в шлеме. Я его давеча на улице встретил, а рядом шел — ни в жизнь не поверишь — сам Делонг! Ну, спросил! Какой у нас Делонг в городе? Да, тот самый. Нет, не почудилось. Да чтоб у меня язык отсох, если вру! И так они по-приятельски беседовали, что я сразу понял: ох, не простые постояльцы. Тут у них еще третий есть, Кольна. Нет, тот свой парень, простецкий. Так он мне как-то за стаканчиком рассказал, что его хозяин — о-го-го какой человек, а Фрэнк этот — его телохранитель. Ух, говорит, и рубака! Человек сорок на тот свет отправил. Или пятьдесят. Конечно, приврал, я и сам понимаю, а всё же, как я после этого на телохранителя гляну — мороз пробирает. Почему-то кажется, что он вот-вот меч свой выхватит и… Душегуб, одно слово — душегуб. А может, и в розыск объявлен. Я лишку хватил? Ты его хоть раз без шлема видел? Вот именно, и я нет. А к чему, спрашивается, честному человеку лицо прятать? То-то… Не-ет, раз ты такой умный да смелый, то сам и доноси. Ты что же думаешь, важный и богатый господин своего доверенного человека откупить не сможет? Что? Как господина зовут? Погоди, дай вспомнить… То ли Ларик, то ли Урик… Вот ведь, совсем из головы вылетело! Ну да не беда. Вот Кольна вернется, напомнит. Кстати, что-то его долго нет. Они обычно весь день в городе пропадают, по делам, но вечерами все вместе собираются.

А что, если нам в щель дверную заглянуть? Интересно же, как там богатые живут. А и заметят — скажем, что показалось, будто зовут нас, или что еще придумаем. Долго ли?

Вон, смотри. Сидят оба за столом, что-то рассматривают. Что у них там такое, не видишь? На какую-то одежду похоже. Рубашка? Может, и рубашка. Ну да, вон и рукав свисает. А это что? О Четыре, спасите и защитите! Это ж кровь! Кровью вся рубашка залита засохшей! Ой, плохо мне! Что стоишь, рот разинул? Беги скорее, буди хозяина, зови страду! Нет, стой! Поздно. Услышал!

Под ногой слуги предательски скрипит половица. Склонившийся над столом Фрэнк в одно неуловимое мгновение оказывается на ногах, обнаженный меч в его руке хищно поблескивает в свете свечей. Воин рывком распахивает дверь, и лезвие упирается чуть пониже кадыка одного из подсматривавших.

— Что там? — не поворачиваясь, спрашиваю я.

— Похоже, за нами следили, господин мой, — сквозь зубы цедит Фрэнк. — А вот зачем — это мы сейчас узнаем. Не так ли, приятель?

Он чуть надавливает на меч, и на горле коридорного появляется тоненькая струйка крови. Парализованный ужасом, бедняга замирает, не в силах вымолвить и слова. Видя это, второй — конюх — торопливо начинает объяснять:

— Мы ничего такого не хотели, господин. Просто послышалось что-то, вроде как голос, вот мы и подумали: может, господа в чем-то нуждаются? Я уже и руку поднял, чтобы в дверь постучать, да половица…

Он вымученно улыбается и разводит руками, стараясь не замечать ни меча, ни крупных капель пота, текущих по лицу. Да уж, разъяренный Фрэнк — зрелище не для слабонервных. К тому же он не успел надеть шлем, и теперь оба прислужника с ужасом и благоговением пялятся на алеющие у него на щеках мечи. Впрочем, нет. Пялится только один. Другой сейчас не видит ничего, кроме длинной узкой полосы бритвенно-острой стали, упирающейся ему в горло.

— Отпусти его, Фрэнк. Хоть мы с тобой никого и не звали, но это объяснение весьма похоже на правду.