Звенья одной цепи

Оставаться мне не хотелось. Особенно после того, как персоны, куда более осведомленные о происходящем, нежели я, поспешили уйти при первой же возможности. Но глаза Ньяны умоляли.

— Я могу… присутствовать?

Чистильщица пожала плечами:

— Мне вы не помешаете.

Ну вот, последний повод отказаться выбили из-под ног.

— Хорошо. Я буду рядом.

— А теперь, лапушка, может, все-таки разденешься?

* * *

На моей защитнице было надето немногое. Наверное, потому, что она готовилась исполнять свои обязанности, а те требовали свободы движений. Пожалуй, если сравнить в наряде Ньяны собственно количество одежды и снаряжения, то доля последнего оказывалась намного больше. Одних только колчанов для арбалетных стрел я насчитал восемь штук, причем закрепленных на редкость разумно, удобно, а главное, с той заметной небрежностью, которая выдает сноровку. Вряд ли пышечку кто-то и когда-то учил всему этому, а потому вопросов без ответов стало только больше.

Арбалетов оказалось два, и оба были снаряжены по-походному. Оружие и все, что к нему прилагалось, я сложил в углу на свою же расстеленную накидку. Снятую Ньяной одежду отправил поверх: куль получился увесистый и объемный. Пока разбирался с вещами, защитнице поднесли кружку с каким-то питьем, и, когда я наконец повернулся к столу лицом, оказалось, что пышечка уже лежит на длинных лакированных досках, глядя в потолок туманным взглядом. Впрочем, тут же выяснилось, что слух ее пока не покинул, потому что на звук моих шагов она откликнулась тревожным:

— Вы здесь?

— Да. — Я подошел и взял ладонь Ньяны в свою.

— Почему я вас не вижу?

— Потому, что сейчас ты уснешь и немного поспишь, лапушка, — пообещала чистильщица, тем временем роющаяся в одном из шкафов. — А когда проснешься, все будет так хорошо, как только возможно.

— Хорошо? — заплетающимся языком переспросила пышечка.

— Очень-очень, — подтвердила бритоголовая, возвращаясь к столу со склянкой, наполненной белесой мазью, и тонколезвийным ножом.

Присутствие смертоносного предмета побудило меня задать очередной вопрос на тему опасности, но чистильщица приложила палец к губам, кивая в сторону Ньяны. И была совершенно права: незачем волновать и без того испуганного человека. А спустя еще минуту веки моей защитницы расслабленно опустились, и дыхание выровнялось, свидетельствуя о пришествии сна.

То, что случилось потом, вызвало у меня недоумение, граничащее с отвращением. Чистильщица принялась обнюхивать лежащую девушку, словно собака, поводя неожиданно подвижным носом из стороны в сторону. Видимо, нюха хватало не всегда, потому что отдельные участки плоти бритоголовая вдумчиво исследовала с помощью языка, и, если бы обстоятельства происходящего были менее странными, а моя защитница не превратилась в еле дышащее бревно, можно было бы подумать, что женщины занимаются отнюдь не делами дарственной важности.

Наконец странные телодвижения закончились, и ловкие руки чистильщицы принялись растирать мазь, а когда бледная кожа Ньяны покрылась тонкой, чуть поблескивающей пленкой, в дело пошел нож. Сколько всего было сделано проколов, я бы не успел сосчитать, даже если бы захотел: лезвие сновало туда-сюда с неуловимой быстротой. Понятно было, что действует чистильщица не наобум, а по строго определенным правилам, словно рисуя некий невидимый узор.

Наконец плоть моей защитницы вспухла комариными укусами почти во всех местах, к которым прикасался нож, включая лицо. Тогда чистильщица, не оборачиваясь, приказала:

— Сюда!

Худосочная девица послушно покинула угол, в котором дожидалась внимания своей хозяйки, и подошла к столу.

— Пей!

Пальцы безвольно протянутой руки сжались вокруг горлышка какого-то флакона, потом медленно поднесли питье к пересохшим губам. В темных глазах по-прежнему не отражалось ни единой мысли, но мне почему-то показалось, что девушка не очень-то хочет утолять свою жажду таким способом. И все-таки поднесенное зелье достигло места своего назначения, правда, часть его стекла густыми струйками по подбородку. Чистильщица недовольно поморщилась, однако не стала искать еще один флакон в стенных шкафах.

— То, что вы увидите, вам лучше забыть сразу же по выходу из этой комнаты. Если сможете. А если не сможете, то постарайтесь хорошенько запомнить.

Произнеся эту загадочную фразу, бритоголовая встала за спиной худышки, крепко взяла ее за плечи, повернула лицом к столу и прикрыла плотно сжатыми веками свои глаза. А еще ровно через один вдох темный взгляд Сосуда осветила молния. Первая из многих, как оказалось.

Это было желание. В самом чистом виде, какой только возможен. И если представить, что с подобным пылом можно желать мужчину, то хотелось бы мне повстречать на своем пути такую умелицу. Чего желала худышка, я не знал, а угадать не получалось. Но дикая смесь голода и жажды, нашедшая воплощение во взгляде, не позволяла усомниться: это оно.

Свободное от приличий и прочих ограничений, навязанных находящимися вокруг тебя людьми и обстоятельствами.

Доведенное до крайней точки исступления.