Звенья одной цепи

Я обогнул утратившего пыл к быстрым перемещениям золотозвенника, отправляясь следом за женщиной, отделяющей Ньяну от долгожданной свободы. Пришлось ускорить шаг, чтобы добраться до дверей одной из тех закрытых комнат одновременно со Звеньями Цепи одушевления. Я неприятно удивился тому, что худенькая девушка, истуканом стоящая за спиной своей хозяйки, и мною почти сразу же перестала восприниматься как человек. Впрочем, удивление было слишком мимолетным и неуместным, чтобы задумываться над причинами его появления.

— То, что вы собираетесь делать… Чистка. Она опасна?

Чистильщица, стоящая вполоборота ко мне, пока коротышка искал ключ и открывал, похоже, давным-давно оставленный в покое замок, безразлично произнесла:

— Не более чем каждый божий день.

Ясно. Лучше бы она промолчала, отшутилась или обманула.

— Ничего не должно случиться.

— Вы угрожаете? — Она все-таки повернула голову, показав, что в мутном взгляде нет ни капли страха или чего-то похожего.

— Я высказываю пожелание.

— О, какое хорошее слово вы выбрали, — усмехнулась чистильщица и перешагнула порог наконец-то открытой для доступа комнаты.

Здесь было чисто, словно служки ежедневно мели пол, намывали поверхность длинного высокого стола и стирали пыль со склянок, скучающих в шкафах, из-за верениц которых невозможно было разглядеть стены. Женщина удовлетворенно огляделась вокруг, провела ладонью по столешнице, почему-то прикрыла глаза, принюхалась, потом кивнула:

— Можно начинать.

— Я схожу за ней, — услужливо предложил Киф, остававшийся за порогом.

Чистильщица кивнула, обходя стол по кругу, и остановилась, оказавшись как раз напротив меня. Приглашение к разговору? Обозначение границ дозволенного? Не узнать, если не разведать.

— Хорошее слово?

— О, да.

— А бывают плохие?

Она снова улыбнулась, и улыбка получилась намного менее вымученной, нежели предыдущие гримасы.

— Если бы вы произнесли слово «желание», я бы выставила вас вон.

— Разве есть разница? Звучат они очень похоже.

— Сколько лет вы носите знак Смотрителя? — вдруг спросила чистильщица.

— Не лет, а дней, — поправил я, ощутив некоторую неловкость. — Не много.

Странно, но она скорее обрадовалась, а не огорчилась:

— Это хорошо. Тогда сможете понять. Если захотите.

— Вряд ли я именно хочу этого.

И опять на лице чистильщицы расцвела улыбка:

— Да вы совсем молодец, как я погляжу!

Похвала прозвучала искренне и заставила меня немного смутиться. Где-то глубоко внутри, потому что лицо напрочь отказывалось хоть как-то отражать чувства, упираясь всеми мышцами.

— И все-таки что мне надо понять?

Женщина поправила норовящую распахнуться мантию:

— Желания — очень опасная штука.

— Почему?

— Потому, что они порождаются не разумом, а чувствами. Мы не думаем о том, чего желаем, и, самое страшное, не владеем собой за той гранью, где начинается страна желаний!

— Страшное?

Чистильщица внимательно всмотрелась в мое лицо:

— Вам никогда не хотелось чего-то так сильно, что потом не могли вспомнить целые минуты жизни?

Я честно задумался. А потом столь же честно признал:

— Нет.

— Значит, вы везунчик. А вот с другими людьми такое случается часто. И если в первый раз забытье длится несколько вдохов, то с каждой новой вспышкой желаний становится все продолжительнее. И однажды из него можно попросту не выбраться.

Она говорила, не накаляя страстей, не ставя акценты на определенных словах, а монотонно, словно зачитывала урок. И все же за каждым ее словом отчетливо чувствовалось то, что заставляло поверить. Мгновенно и бесповоротно. Опыт.

Не знаю, собственный или заемный, но большой, трудный и болезненный. Она прошла через то, о чем рассказывала. Или прошла мимо, но достаточно близко, чтобы обжечься и усвоить.

— Итак, желать нельзя?

— Это каждый решает для себя сам. Но пожелать не возбраняется.

— И мое пожелание будет учтено?

Женщина улыбнулась, правда на сей раз словно намекая, что это легкомысленное движение губ будет последним.

— Я сделаю все, что зависит от меня. Но, как можно догадаться, не я одна в этом участвую.

Это точно. Вас будет трое. Вот только на всех ли можно положиться?

— Я сделала то, что велели, — робко доложила моя защитница, появившаяся в дверном проеме.

— Иди сюда, лапушка! Иди сюда, хорошая моя, покажись! — заворковала чистильщица, мигом становясь похожей на заботливую тетушку.

Ньяна подчинилась ласковой просьбе, подойдя ближе. Бритоголовая женщина прищурилась, осмотрела поле предстоящей деятельности с головы до ног и хлопнула в ладоши:

— Что ж, не будем терять времени! Раздевайся, лапушка.

— Раз… де…

— Не хочешь делать этого при мужчинах?

Защитница зарделась.

Не произнося ни слова, чистильщица повернулась к тем, кто являлся причиной смущения — ко мне, Кифу и коротышке, — и приподняла брови многозначительным домиком. Длинноносый убрался из комнаты первым, сереброзвенник тоже не особенно медлил. Собственно говоря, дольше всех задержался я, и то по причине слишком узкой двери, в которую не мог пройти одновременно вместе с кем-то. Но едва сделал шаг к порогу, услышал испуганное:

— Останьтесь! Прошу вас…