Только утром, пробудившись от крепкого, без сновидений, сна, я сообразил, что именно в словах женщины заставило меня насторожиться. Уж больно тон, которым она ответила на невинный вопрос, напоминал объяснение Кифом правил составления собственного имени. Создавалось впечатление, что эти двое если и не знакомы друг с другом, то явно какое-то время находились в обществе одного и того же человека, а то и нескольких одинаково себя ведущих, поскольку не просто переняли странную манеру именования, а научились ее применять не задумываясь. Но где и каким образом могли пересечься пути настырного золотозвенника и кроткой жительницы Блаженного Дола?
Впрочем, не могу сказать, что сей вопрос занимал меня слишком долго: на дворе разгоралось яркое весеннее утро, и, чтобы не тревожить покой обитателей дома, в котором мне любезно предложили остаться на ночь, я, стараясь как можно меньше шуметь, вышел на свежий воздух под лучи озорно жгущего кожу солнышка. Чтобы заодно осмотреться и понять, куда меня вчера привела упрямая судьба в лице Натти.
Дом лекарки напоминал смотрительский своими очертаниями и размерами, стало быть, женщина жила в нем одна. Но если мое хозяйство только домом и ограничивалось, то тут всего было вдоволь и помимо огородных грядок: направо и налево крыльями расходились низкие, чуть выше человеческого роста, ряды пристроек, из крыш которых тут и там виднелись печные трубы. Я попробовал заглянуть в ближайшую приоткрытую дверь и тут же отпрянул назад, чтобы не захлебнуться густым ароматом сушеных трав. Так вот для чего все эти строения… Но так ведь и должно быть, наверное. Лекарю же надо из чего-то смешивать свои снадобья?
— Что, крепковато для вас? — рассмеялась за моей спиной Элса.
— Пожалуй. И много у вас этого добра?
— На одном возу не увезешь.
Она снова была одета в белое платье, но явно не вчерашнее, потому что я ясно помнил пятнышки мази, веснушками испачкавшие подол, а на этом полотне не было ни следа грязи. Конечно, можно было успеть выстирать и просушить. Если запас одежды скуден. Впрочем, моя новая знакомая явно не бедствовала. И самое загадочное, выглядела вполне выспавшейся, хотя вчера легла намного позже меня, а то и вовсе не ложилась, приглядывая за Ньяной.
— Давно на ногах?
— Да как петухи пропели.
А я вот ни разу за все время пребывания в Блаженном Доле не слышал петушиной побудки. То ли сплю слишком крепко, то ли до смотрительского дома птичьи крики не долетают.
— Много забот?
— Пока не слишком. Вот когда новый урожай созреет, тогда все заботы и начнутся.
Она охотно отвечала и терпеливо ждала продолжения беседы. Сама кротости смиренность, даже по сравнению с Ньяной. А уж о Натти и вовсе говорить не стоит: он, если не желает отвечать, либо замолчит, либо тебя самого вопросами замучает.
Но, впрочем, ждала не бесконечно долго. Едва пауза с моей стороны стала непозволительно затягиваться, сама взяла слово:
— А вам какие дела не дают в постели подолгу нежиться?
— Да всякие разные… — Я нащупал в поясной сумке футляр, врученный некрасивой девушкой. — Вот, к примеру, одно. Некая богатая женщина недовольна купленным товаром и требует от мастера ответа. Либо словесного, либо денежного, либо еще какого. Все зависит от тяжести провинности.
Элса улыбнулась:
— И насколько провинность тяжела, как думаете?
— Пока не взвешивал. Собственно, даже и не читал еще эти требования.
— Так прочтите.
У меня не было ни малейшего желания портить столь прекрасное утро знакомством со склочным характером неизвестной мне дамы, но лекарке невозможно было отказать.
Недовольство высказывалось на вполне обычной бумаге строками, явно вышедшими из-под пера не особенно высокооплачиваемого писаря, потому что и начертание букв не отличалось изысканностью, и выражения использовались самые обыденные. Ни тебе упоминаний о божьей милости, ни тебе перечисления всех моих регалий… Даже немного обидно. Безликое, сухое послание, об отправителе которого невозможно сказать ничего определенного. Впрочем, когда я дошел до последней строчки, то удивленно перечитал ее раза три, прежде чем понять: нет, мне не мерещится.
А потом поднял взгляд на лекарку:
— Чем вы не угодили Роханне Мон со-Несс?
Элса не убрала с губ улыбку, отвечая:
— А разве она не указала причину своего недовольства?
— Речь шла только о том, что товар оказался неприемлемого качества.
— Ну вот, видите.
— Пока, признаться, не вижу ничего.
Она улыбнулась еще смиреннее:
— Каким товаром может торговать лекарь? Неужто не знаете?