Наконец я сообразил, что одет довольно скудно. Бросившись к раскладушке, натянул до пояса одеяло, прищурился, раза два кашлянул и постарался придать своему лицу «английское выражение» — то есть попытался создать впечатление, что все о'кей. Произнес абсолютно спокойно и учтиво:
— Здравствуй, Марге.
— Мастер! — Словно только теперь узнав меня, девушка закрыла за собой дверь.
Затем она опустилась на стул.
Я уставился на голые пальцы своих ног, которые выглядывали из-под одеяла вертлявой бесстыжей розовой ватагой.
Спустя некоторое время я взглянул на Марге.
Лицо ее в рамке спутанных темно-каштановых волос было бледно. Из-под зеленоватого плаща-болоньи виднелся темно-серый костюм. Я почему-то был уверен, что это не платье и не просто юбка, а самый лучший наряд Марге — костюм. Она была в чулках, в туфлях на невысоком каблуке. К груди Марге прижимала маленькую бежевую сумочку.
Как она сюда попала?
Сердце мое сжалось, наполнилось страхом и болью,
—
— Не нужно, — пробормотал я, разжал крепко сжатую правую ладонь и положил нагревшийся камешек в жестяную коробочку, которая лежала возле меня на одеяле. При этом что-то получилось не совсем удачно, так как краем глаза я заметил, что на литографский станок Рохувальда свалилась увесистая пачка бумаги. Наверно, это были какие-то… печатные оттиски.
— Что случилось, Марге?
Она открыла сумочку, вытащила сложенный вчетверо лист бумаги и молча протянула мне.
Очень, очень неохотно я расправил листок. Та же самая Голубоватая бумага. Те же самые разнокалиберные буквы.
«МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК! ВАМ СЛЕДОВАЛО БЫ ПОИНТЕРЕСОВАТЬСЯ, С КЕМ ВАША ПОДРУГА МАРГЕ СОВЕРШИЛА СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ДАЛЕКУЮ ПРОГУЛКУ НА ЛОДКЕ И ПЕШКОМ. НЕИЗВЕСТНЫЙ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ».
— Вот мерзость, — воскликнул я. — Это же чушь какая-то!
Листок упал на пол. Я смотрел. И было на что: текст быстро светлел, пока не исчез совсем. Остались лишь слова: «Неизвестный доброжелатель». И вдруг к ним прибавилось еще одно, начертанное четким мужским почерком: «Фантомас». Холодная дрожь пробежала по моей спине. Невольно я взглянул в широкое темнеющее окно.
Когда снова посмотрел на пол, от листка не осталось и следа.
— Куда делось письмо? — спросила Марге, глядя вниз.
Я произнес, кажется, довольно-таки мелодраматическим тоном:
— Марге, один я во всем виноват.
— Как это — вы?
— Не знаю; Не знаю, — бормотал я. — Что-то не получилось. Я давно не занимался этими делами. А главное — за несколько лет ее утвердил ни одного У. И., может, я кое-что подзабыл и…
— У. И.?
— А разве я тебе не говорил?
— Ах, да… Официально У. И., а проще говоря — учигр.
— Так вот, Марге, что-то не получилось, я это весь день чувствовал. Кто-то все время мне мешает. Мешает, да еще и потешается. Но кто? Понятия не имею. Потому что вообще-то это невозможно. Никто не может вмешиваться в
Марге слушала меня довольно внимательно, хотя, очевидно, мысли ее были где-то далеко. Усталое бледное лицо немного оживилось, на нем появился легкий румянец, как видно, у нее отлегло от сердца.
— Бедный мастер, — вдруг сказала Марге.
— Кааро — машинально поправил я.
— Бедный Кааро, — повторила она — Ваша новая учигр уже успела доставить вам кучу неприятностей.
— Да с чего это ты?! — пробормотал я — и осекся. В голове мелькнула было какая-то мысль, какое-то подозрение, какая-то догадка, но тут же исчезла, осталось лишь ощущение, что Марге — Марге мне сочувствует. Так-так-так… Все вдруг как-то перепуталось, пошло шиворот-навыворот и вверх тормашками, да и сам я сейчас не кто иной, как жалкий растерявшийся бедолага, — но куда, куда же это годится? И вдруг во мне возник задор, как возникают грибы после дождя. Какого черта двое таких прекрасных людей, как Марге и я, настоящий волшебник и настоящая учигр, должны удручающе ежиться под этими гнетущими лампами дневного света и беспомощно один другого утешать, обвиняя каждый самого себя?
— Кто-то просто-напросто глупо и неуместно подшутил над тобой, — ~ сказал я. — А теперь расскажи-ка лучше, как ты сюда попала.
— Разве это главное? — Марге вздохнула. — Хорошо бы, если бы это была лишь… неуместная шутка. Прийт тоже… никогда бы не поверила… что он… что он…
У девушки задрожали губы.
— Я прямо не знала, что мне делать… Не могла же я ему сказать правду, он бы ведь все равно не поверил и ничего не понял бы. И мне; мне не понравилось, как он кричал… Тогда… я и отправилась вас искать… заняла у мамы денег… Бедный мастер, вот натворила я дел.
— Да брось ты;, чего по пустякам… Ну, ну, н-у-у, брось; не стоит из-за пустяков расстраиваться… ты меня слышишь, а?
— Да; из-за пустяков нечего расстраиваться, — согласилась Марге, всхлипывая. Впрочем, нет — она еще не плакала, она боролась со слезами отважно, как ребенок. Она стыдливо шмыгала носом, я смотрел в сторону, на дверь, мне бросился в глаза прислоненный к стене складной зонтик Марге, такой синий с волнистой полосочкой, — почему-то этот зонтик меня очень растрогал.