Звенит, поет

Мы еще не успели как следует оглядеться, как к нам бросился какой-то желтый зверь величиной с большую собаку или небольшого теленка. Марге ахнула, зверь подскочил прямо к ней, встал на задние лапы и опустил тяжелые, похожие на боксерские перчатки передние лапы ей на плечи. Марге пошатнулась — и тихо засмеялась. Львенку было месяцев десять. Марге смеялась негромко и весело, львенок, склонив свою квадратную голову, смотрел на нее в упор, сморщив кожу на лбу, словно в раздумье; возле нас семенил мальчишка лет шести, он катил перед собой дребезжащий чугунный круг от плиты, придерживая его сделанным из проволоки крюком. Мальчишка не сводил взгляда с круга, только разок покосился он в нашу сторону и спокойно сказал: «Эльза, иди же скорей!» — потом свистнул в дырочку между передними зубами, львенок плюхнулся на четыре лапы, зевнул и побежал за мальчишкой. Марге смеялась. Вдруг она наклонилась и посмотрела на свою ногу. Заметив мой взгляд, она покраснела и повернулась ко мне спиной.

— Кажется, у меня чулок немножко порвался, — сказала она. — Но это пустяки.

Действительно, я заметил спустившуюся петлю на ее коленке.

— Это пустяки, — повторила Марге.

На мигу меня промелькнула какая-то мысль, ощущение, что надо что-то предпринять, но тут же вылетела из головы.

Перед нами шумела большая площадь. Она немного напоминала Ратушную площадь в Таллине. Разве только тесно прижатые друг к другу островерхие готические фронтоны поднимались здесь повыше, кроме того, их было гораздо больше; стены здесь были ярче и чище, мостовая же, наоборот, менее стертая. На другой стороне площади стояли вперемежку самые разнообразные экипажи: от карет, запряженных четверкой, на дверцах которых красовались дворянские гербы, до сияющих серебром мотоциклов «Паннония» и гоночных автомобилей. Так же пестра и многолика была толпа, люди фланировали по площади, мимо маленьких лавчонок, по прилегающим улицам. Рядом с римской туникой шагал посасывающий сигару Мистер Твистер. В небе парили воздушные шары. Погода была ясная. Большие башенные часы показывали XII.

Над готическими крышами послышалось какое-то жужжание, и мы увидели летящего толстенького человечка. Шлеп! — он приземлился перед зданием вокзала.

— Привет, Кааро!

— Это был Карлсон, который живет на крыше.

— Кто лучший в мире поглотитель какао? — Карлсон, который живет на крыше, плотоядно поглаживал свой животик. — О, у меня дома четыре миллиона пачек какао, а ты, Кааро, знаешь хоть кого-нибудь в мире, кто был бы лучше Бо Нильссона?

— Нет, не знаю, — признался я, улыбаясь. — Мне очень жаль.

— Если ты мне дашь пять тысяч конфеток «Тийна», то я тебе расскажу о нем. По крайней мере, два или три года назад он был самый лучший в мире Бо Нильссон.

У меня с собой не было пяти тысяч конфет «Тийна», — по правде сказать, я особого интереса ни к какому Нильссону не испытывал, — и Карлсон, поглаживая животик, направился в вокзал.

Пока мы прогуливались по площади, мне пришлось отвечать еще на множество приветствий и шуток. Марге кивала всем моим знакомым скромно и вежливо, как воспитанная девочка. Из открытого окна неслась музыка. Я заметил большую граммофонную трубу. «Стоит захотеть, и буду я в Австралии», — пела Хельги Салло.

Мы облюбовали открытую коляску без кучера, я помог Марге сесть, вскочил на козлы, и мы покатили в Город. Маленькая резвая лошадка бежала ровной рысью, мы ехали по чудесным узким улочкам, тут висела вывеска пекаря, там — сапожника, по тротуарам прогуливались празднично настроенные, оживленные люди, из открытых окон слышалась музыка. Мы пересекали площади, перекрестки, ехали по проспектам, где в зелени небольших скверов стояли скромные памятники. Площадь Ганса Христиана Андерсена, проспект Александра Грина, бульвар Якоба Хурта, улица Евгения Шварца;

Этот Город мне нравился, всегда нравился; теперь я вновь после многолетнего перерыва оказался здесь и был очень, очень счастлив.

Улица, на которую мы вскоре приехали, была тихая и довольно широкая. Лошадь, прядая ушами, остановилась у тротуара. Мы вышли из коляски. В тени каштанов приютилось уютное кафе. Над входом висели часы, они показывали XII.

Все часы в Городе всегда показывали XII.

В вестибюле кафе было тихо и прохладно. Сюда доносился аромат индийского кофе. Я отнес наши плащи на вешалку, больше ничьей одежды там не было, мы посмотрелись в зеркало, Марге покосилась на свою коленку — едва заметная петля все-таки немного тревожила ее, — причесалась, и мы по винтовой лестнице поднялись наверх. Эта часть зала была почти пуста» Лишь возле двери на кухню за маленьким столиком сидел какой-то мужчина с энергичным лицом, очень похожий на одного эстонско-латышско-литовско-русско-польско-немецкого киноактера. Но нет, это был кто-то другой. Он попивал сок и читал газету.