Зверь

Больше всего Мирко мучили мысли о том, что они сделают с Даникой. Что о ней станут говорить. Он не сомневался, что после такой драмы поползут слухи. Даника не только мертва, ее еще и избили – даже кнутом! Ее не должны видеть в таком виде, нельзя подкармливать и так ходившие слухи. И нельзя, чтобы ее похоронили в углу кладбища, где все будут останавливаться и судачить о ее характере. Он не мог отделаться от мысли, что Даника принадлежит своей земле. Только там она сможет обрести покой. Она бы и сама этого хотела.

Постепенно мысль сформировала решение: они ее не найдут! Он похоронит Данику прямо сейчас, не столько ради себя, сколько ради нее. Он слишком остро ощущал, что остался у нее в долгу, став причиной стольких несчастий. Только действовать надо быстро. Ночь скоро кончится, и кто-нибудь может прийти.

Он глубоко вдохнул и зашел в амбар, где лежал труп Даники.

Сорочка покрыта пятнами земли и крови, ткань в тонких порезах. Под сорочкой на ней ничего не было, кожа исполосована синяками и красными царапинами, руки, ноги и колени измазаны в черной грязи после прогулки по полю. В таком виде она отсюда не выйдет. По меньшей мере она должна быть чистой. Чуть позже он сходил на кухню, принес таз с водой, и тогда заметил, что гроза прекратилась. Но дождя по-прежнему не было, только иссиня-черная тьма.

Он как смог обмыл ее. Он боялся, что сломается, если позволит себе плакать, поэтому сосредоточился на движениях тряпки по ее телу. Не думать, не чувствовать. Внимательность и действие. Он осторожно касался порезов, словно боялся, что ей будет больно. Ему удалось соскрести грязь с одежды, а пятна крови кое-как отмылись водой. Он бы с радостью нарядил ее, но боялся тратить на это время. Да дело и не в одежде. Главное – она, и она красива. Даже на полу, избитая, в скромной белой сорочке.

Закончив, Мирко мгновение стоял и любовался ею, и она казалась ему молодой и невинной. Он вдруг почувствовал себя намного старше ее. И гораздо менее невинным.

У нее на шее был серебряный медальон.

Пусть висит.

Он захоронил ее рядом со стеной хлева, у колокола, с видом на восточные горы, точно там, где Даника любила сидеть по утрам на скамеечке. С землей работать было на удивление легко, словно она уже была подготовлена. Мирко работал максимально тихо, чтобы Леон ничего не услышал и не удивлялся. Он не хотел рисковать, не мог позволить Леону узнать, что он делает, и потом выдать его. К счастью, окно в ослином закутке выходило на горы, а не на колокол.

Бережно уложив Данику в могилу, он поцеловал ее в лоб, поразительно холодный. Он бы рад был укрыть ее одеялом Леона, но не хотел идти за ним к мальчику. Да и Леону одеяло пригодится, он кутался в него утром в кровати. Мирко закрыл глаза, бросая первую пригоршню земли.

Закопав могилу, он осторожно разровнял землю. Потом вскопал еще немного вдоль хлева, чтобы было похоже на обычную клумбу. Еще он принес тачку, несколько камней и какой-то мусор, чтобы ничего не бросалось в глаза. Теперь похоже на заднюю сторону обычного хлева. Мирко надеялся, что трава и истощенные жаждой белые цветы, росшие вокруг колокола, быстро заполнят могилу. Даника заслужила гроб и камень, но нельзя.

Зато у нее будет церковный колокол.

Как только он закончил, пошел дождь. Несколько разрозненных капель, но это только начало. Капли выбивали короткие ноты в бронзе. Колокол пел, Мирко быстро улыбнулся.

Потом он проверил, чтобы в амбаре не осталось ни следа от нахождения там Даники или Леона. Он смыл кровь с пола там, где она лежала. Потом замел это место соломой и пылью, чтобы оно не выделялось. Клетку медведя оставил открытой. Из нее исходил жуткий запах, как навоза, так и мусора. Судя по всему, люди кидали в клетку все подряд, чтобы поглядеть, как он станет это есть. Там валялись разорванные упаковки от пирожных, шоколадок, мыла и много чего еще. Даже от табака. К прутьям решетки была привязана миска, от которой воняло алкоголем.

Перед тем как вернуться к Леону, он встал у открытой двери амбара и выкурил половину сигареты, которую обнаружил у себя в нагрудном кармане. Пока курил, смотрел на веселый дождь. Темнота перестала быть жесткой и непримиримой, она теперь казалась мягкой.

Мирко действовал безо всякого плана, и что делать дальше, Мирко тоже не знал. Наверное, он был в состоянии паники, но отметил при этом, что сердце бьется ровно и спокойно, а руки совсем не дрожат. Больше всего ему хотелось лечь и умереть от горя и раскаяния. Он никогда не сможет себя простить.

Никогда.

Но в мире осталось три человека, которым он был нужен. Трое, кого он не может предать и бросить. Он не может бросить на произвол судьбы своих больных родителей – и Леона.