Зверь

Больше всего он беспокоился о Леоне. Ребенка, потерявшего родителей, надо куда-то отвести, думал он. В случае с Леоном, это, вероятно, будет учреждение. Вскорости там обнаружат, какой он сильный и сколько от него может быть урона. И тогда его могут связать, наверняка запрут, и едва ли там будет хлев через стенку, чтобы у него была хоть какая-то компания и он мог успокоиться. Мышей тоже не будет. Это сделает его безумно несчастным, подумал Мирко. Это уничтожит Леона.

Хуже всего, что никто не хочет его понимать. Не зная, откуда Леон, от кого он родился, понять его невозможно. И любить тоже трудно. Наверняка тяжело выносить. А кто захочет брать на себя ответственность за такого ребенка, тратить на него время и силы… пытаться стать для него отцом? Есть только один человек на всем свете, который мог бы дать Леону то, чего тот заслуживает. Теперь Мирко это понял. Он сам должен взять мальчика под крыло и обеспечить ему достойную жизнь, хотя бы попытаться. Оставалась только одна проблема: он не представлял себе, как это осуществить. Нельзя же просто взять себе ребенка?

Он раздумывал, не может ли он попросить у властей разрешения заботиться о Леоне; только до тех пор, пока не объявится его пропавшая мать, чего, к сожалению, не произойдет. Может, ему даже разрешат: они не будут тщательно изучать дело. Местные управленцы вообще довольно безалаберные. И полиция тоже, и в этом его удача, потому что, если его заподозрят в убийстве, ему точно не дадут помочь Леону.

Но вопрос не только в официальных властях. У него еще есть родители. Ему придется что-то им объяснить, так, чтобы это их не убило, но при этом не стало бы ложью, в которой он утонет.

Маме с папой едва ли понравится, если он приведет в дом Леона. Но как бы враждебно они ни были настроены к соседям, они поймут, что нельзя бросить ребенка, когда тот потерял все и остался совсем один. Ребенка, которого любишь.

– Ты должна меня понять, мама, – прошептал он про себя, представляя себе обеспокоенное лицо мамы.

Да, она поймет. Со временем, если судьба даст им время, родители увидят, что Леон – не дитя дьявола, а ласковый маленький мальчик, которому не хватает внимания. Мирко сможет брать его с собой в поле, все время держать при себе, научить его управлять своими мускулами. Из Леона выйдет отличный работник, и с животными он тоже будет хорошо обращаться, ему только нужно научиться владеть своим телом.

Но что именно он расскажет им, когда придет домой с Леоном? Как все объяснит? Сейчас Мирко настолько запутался, что голова готова была взорваться. Наконец он решил сделать вид, что встретил Леона в их поле рано утром. Тогда он сможет сказать, что собирается пойти и вернуть мальчика родителям, а позже вернуться с Леоном и рассказать, что у Даники на ферме никого нет и, наверное, нужно связаться с полицией.

Только бы Леон ничего не разболтал, подумал он. В своей невинности мальчик может попытаться рассказать правду.

У Мирко в груди все сжималось. Не дай солнцу опуститься в ссоре, учила его когда-то мать. Наверное, и смерти нельзя опускаться в молчании.

Прощение

Отец Мирко смотрел в темноту, прислушиваясь к дыханию жены. Тишина тревожила его.

– Милая, ты не спишь? – прошептал он.

Они оба лежали на спине близко друг к другу.

– Не сплю, – прошептала она жалкими остатками голоса. – Я лежала и думала.

Между словами слышался свист.

– О чем?

– О нас… о молодости.

Он улыбнулся в темноте.

– Ты была очень красивой, – прошептал он.

Она улыбнулась.

– Ты тоже был хорош, Гьюро. Такие синие глаза.

Он усмехнулся.

– Кажется, только ты одна так думала.

– Нет, нет. Я так боялась… что ты достанешься другой.

– Я всегда был твоим, любимая. Всегда.

– Даже когда я…

– Да. Даже тогда.

– Не знаю, что на меня тогда нашло.

– Ты помнишь, как я пытался тебя побить? – про-клокотал он. – Я так разозлился.

– Да, – прошептала она. – Жаль, что ты промахнулся. Я этого заслуживала.

– Ты так и не рассказала, кто он.

Тишина.

– Ты не спрашивал, – сказала она.

– Я не хотел этого знать. Я боялся, что бес вселится в меня и я причиню ему вред. Нарушение шестой заповеди хуже, чем десятой.

Они полежали молча.

– Но ведь ты простил меня, Гьюро.

– Да!

Она молчала.

Тогда сказал он:

– Может быть, теперь расскажешь?

Она долго лежала, медленно посвистывая.

Очень долго.

Он ждал.

Ее костлявая рука отыскала его костлявую руку под одеялом. И тогда прозвучал ответ.

– Священник, – прошептала она.

Тишина.

И тут он рассмеялся.

И смеялся.

И смеялся.

И смеялся так, что слезы катились ей на щеки.

И тут она рассмеялась.

И смеялась.

И смеялась.

И смеялась так, что слезы катились ему на щеки.

Они едва могли дышать от смеха.

Они едва могли дышать вместе.

И прекратили.

Снаружи начиналась гроза.

Мирко и Леон

Мирко потушил сигарету о дверь амбара и убрал окурок в нагрудный карман. Сделал пару шагов наружу, глубоко вдохнул и постоял, позволяя дождю мягко стекать на лицо. В воздухе витало дружелюбие, так остро контрастировавшее с непогодой, бушевавшей раньше. Со всем, что она натворила.