Зверь 44

Когда ханурики горели круглые сутки, мы все по очереди подменяли печников, и этой ночью была моя вахта. Криком и тычками Сифон меня не разбудил. Он бы вовсе стащил меня со шконки на пол, и тут разговор получился бы короткий, однако Кирпич ему помешал – сам вызвался жечь хануриков вне очереди. Наутро я сказал, что в ответ возьму его следующую вахту. Кирпич отмахнулся, а я не слишком настаивал.

Позавтракав, я сел на крышку затянутого в корпус бортового подъёмника. Вынул из кармана портсигар и свесил ноги над печной платформой, где привычно суетились Малой, Сифон и Череп. Прежде чем браться за покраску палубы, закурил и дал себе несколько минут поглазеть по сторонам, хотя глазеть особо было не на что.

«Зверь», уподобившись подводной лодке, шёл через толщу водянистого тумана. В нём тёмными кручами проступали трёхэтажные панельки с выжженными глазами окон, чуть реже показывались валуны битой техники, горелых каруселей, опрокинутых автоцистерн, перевёрнутых гаражей-ракушек. Затем возвращалась белёсая пустота, и я не понимал, заехали мы в город или уже выезжаем из него.

Метрах в десяти проплыл кирпичный коттедж. Я разглядел его обглоданный фасад и крышу с полосками снегозадержателей. Конька я не видел, да и скат крыши был едва различим, а перед коттеджем тянулись сдвоенные электрические провода, и снегозадержатели с проводами казались ступенями громадной лестницы, устремлённой в небо и теряющейся в облаках. Призрачная картина пленяла, но я заметил, что за моей спиной Шпала ворочает банки, и пошёл ему помогать.

Шпала принёс из хозблока радио, и мы, раскатывая валиками краску, слушали, как сквозь шипение пробивается рассказ об огненных погребениях древности. Узнали, что когда-то очень давно одного героя сожгли с четырьмя его любимыми лошадьми, а другого сожгли на стодвадцатиметровом костре. Ведущий много наплёл такого, во что сразу и не поверишь. Ну вот зачем кому-то жечь лошадей, даже если они любимые?

– Старые и больные, – предположил Шпала, – и от них никакой пользы.

– Тогда ладно, – согласился я. – Но всё равно странно.

Когда мы закончили покраску, туман развеяло, и я увидел, что неподалёку ползёт настоящий боевой «Медведь». Редкая птица! Нам чаще попадались «Медведи» гражданские. Их невооружённым глазом от настоящих не отличишь, а приглядись хорошенько – и поймёшь, что это не танки, а переделанные тракторы. Да, в сухопутке водилось немало посаженной под броню и вооружённой пушками сельскохозяйственной техники. Говорят, та же ерунда в авиации. Мол, и дальний бомбардировщик «Шмель», и ночной «Бражник» в прошлом – самолёты гражданские, а бомбы у них сидят на креслах вместо пассажиров и пристёгнуты ремнями безопасности. Брехня, конечно. Но про «Медведей» я знал наверняка и сейчас мог дать голову на отсечение, что вижу настоящий танк, а не какой-нибудь трактор с пушкой.

«Медведь» шёл сиротливо, без сопровождения и почему-то двигался к реке, которую на днях переплыл наш «Зверь», то есть в противоположную сторону от фронта. Я неуверенно махнул рукой. Мне, ясное дело, никто не ответил. А потом Калибр не поверил, что танк был настоящий. Сказал, что они теперь слишком ценные, чтобы ходить без сопровождения. Мы заспорили, однако приближались новые мясорубки, и я оставил Калибра в покое.

Мясорубки сегодня попадались бедненькие, на пять хануриков от силы, да и маршрут «Зверю» проложили удобный – далеко бегать не пришлось. За день мы с Фарой, Кирпичом и Сивым обошли три штуки. Устали, но хотя бы не надорвались, как вчера. Напоследок отправились в заброшенный лагерь стервятников, и к нам присоединился Леший. Трофейная команда подчистила лагерь, но Леший всё равно надеялся поживиться запчастями, одеждой, табаком или другой мелочью, которую время от времени собирал для «Зверя».

Вы, конечно, слышали про стервятников. Раньше повсюду висела их реклама. Они даже в телевизоре светились и печатались в газетах. Своя стайка стервятников была у каждого батальона. Ну, по крайней мере у каждого полка. Они слетались на мясорубку раньше любой похоронной команды. По жетону находили ханурика из своего списка, тащили его к себе в палатку, а там бальзамировали – натирали и пичкали всяким дерьмом, чтобы ханурик не портился. Заколачивали в деревянный бушлат и посылкой отправляли в тыл, где его встречали и хоронили родные.

Когда фронт замедлялся, стервятники сбивались в одну стаю, разбивали палаточный городок и перед палатками выставляли рекламных хануриков – забальзамированных, однако не выкупленных родными и теперь призванных соблазнять ещё живых заранее оплачивать собственную бальзамировку. Леший рассказывал, что иногда целый взвод сбрасывался на подарок кому-то из своих ко дню рождения и оплачивал будущую отправку домой его законсервированного тела. Они вместе шли в городок, бродили по улочкам между палатками и смотрели, какая из рекламных работ понравится имениннику больше.