Зверь 44

В первые дни, когда всё только началось, наступление было молниеносное, напористое – и на танке не поспеешь за фронтом, не то что на «Звере». Через границу слаженно рванули десятки мотострелковых батальонов, устремились транспортные «Сипухи». В опережение транспортников полетели истребители «Сокол» и «Метеор», а в опережение истребителей – снаряды реактивных систем залпового огня. Генералы надеялись попасть снарядами куда надо и сразу всё закончить. Не попали. Не закончили. И батальоны увязли в распутицу. Некоторые до сих пор ржавели в лесах. Следом пошли резервные. Их сопровождали штурмовые вертолёты «Гончак» – красивые, как на картинках. Я таких вживую никогда и не видел. Ну, видел их корёженные и рассыпавшиеся остовы. Теперь вертолёты летали редко. Разве что низко в небе пробухтит транспортный «Кабан».

Когда наступление забуксовало, главнокомандующий объявил первую волну мобилизации. Многие от неё сбежали за границу. Ждали, что всё само собой уляжется. Не улеглось. Пошла канитель с выжиганием каждого захваченного города и села. Эти города и сёла показывали по всему миру. Другие страны шумели, возмущались и даже порывались вмешаться, а потом сами передрались и про нас постепенно забыли. Пороховым дымом накрыло и тех, кто сбежал от мобилизации. Больше им бежать было некуда. Мясорубками покрылся весь мир. Ну или не весь, не знаю. По радио говорят, весь. Позже появились «Звери» с эмпэкашными, то есть с механизированными похоронными командами. И «Книга учёта безвозвратных потерь» появилась. Фара называл её букварём.

Тогда с книгой было сложно. Похоронщики записывали не только данные с жетонов, но и точное место, где ханурика нашли, в какой позе он лежал, как выглядел, какие ранения перед смертью получил, какие части тела утратил. В общем, гемор страшный, хоть в петлю лезь. Да и хануриков сжигали строго по одному, с половинкой жетона, и прах отдельно запечатывали в подписанные банки. Потом сверху посыпались разнарядки на сокращение числа хануриков, и похоронные команды на месте проводили отбор: кого записать в букварь, а кого сжечь в безымянных мешках по три штуки за раз.

От хануриков, не попавших в мемориальную сводку, оставались жетоны-похоронщики с ними намучились, не знали, куда их девать. В итоге сдавали на переплавку. Леший говорил, что из невостребованных жетонов отливали корпусы артиллерийских снарядов. Может, и отливали. С капсулами теперь полегче. Бумажку из мундштука вынь и сожги – какие проблемы? А пустые мундштуки мы сразу выбрасывали. Только разнарядки на хануриков сейчас не приходили. Всё как-то упростилось и опаскудилось. И хануриков стало меньше. Того и гляди пойдут разнарядки на увеличение их числа, и будем мы заместо хануриков отдавать на съедение изголодавшемуся «Зверю» туши коров и овец.

В задумчивости я уставился на банную шапку Фары. Она валялась на полу, и в её катафотах глухо отражался красный свет аварийки. В сотый раз сказал себе плюнуть на Сивого. Не стоил он моих бессонных ночей. Решил утром опять вырубить лампу. Так срезать провода, чтобы никакой Кардан их не починил.

Утром я про лампу не вспомнил. Нас вызвали в город. Мы с Кирпичом, Сивым и Фарой умылись, позавтракали и полезли по бортовой лестнице вниз. Посменно тащили телегу, а «Зверь» отклонился от прежнего курса и пошёл на дальнюю дугу. Когда он скрылся из виду, нас нагнал Леший, и дальше мы шли впятером.

Город нам встретился большой. «Зверю» предстояло огибать его почти два дня. Печникам пока хватало хануриков, но я поторапливал отряд, хотел скорее покончить с вылазкой. Не любил большие города. Не любил вонь скипевшей крови и мочи, засранные подвалы с кучками ободранных людей, их зашуганные взгляды и опасливые перебежки между домами. Мне тут становилось паршиво и тесно. Так тесно, будто меня зажало со всех сторон и давит, давит. Ещё надави – и мозги брызнут из носа и ушей.

К счастью, гражданские ханурики были заботой городских похоронных команд. Мы с гэпэкашными почти не пересекались, а если пересекались, то не слишком ладили. Среди них попадалось немало отбитых и до того придурочных, что Калибр со своими припадками и рядом не стоял. Вечно закидывали за губу зелёные комочки из табака и всякой примешанной к нему дряни и ходили с косыми мутными глазами. Да и работёнка у гэпэкашных была скверная. Они ведь не только хануриками занимались. Они после каждого прилёта неслись по улицам тушить пожар и деревянными балками подпирали надорванные стены. Помогали разгребать завалы, вытаскивали увечных и чудом уцелевших гражданских. Потом уж брались за хануриков. С пузырями и жабами сталкивались редко. Чаще собирали манекены и шашлыки. Ну, иногда вылавливали в городской реке русалок.