Зверь 44

Мы прошли полгорода, а гражданских толком не увидели. Один раз заметили очередь к водокачке и очередь к грузовикам, раздававшим гуманитарку. В остальном улицы словно вымерли, а я знал, что людей в городе тысяч под сорок. И непонятно, чем они тут занимаются. Потом Леший сказал, что нам в навигатор нарочно забили маршрут в обход оживлённых мест, чтобы мы лишний раз не пугали гражданских своей телегой. Будто здесь ещё встречались непуганые.

Вскоре мы добрались до вокзала. Железную дорогу с загнанными в тупик составами давно разбомбили, и по назначению вокзал, ясное дело, никто не использовал. Сам он был старинный, весь украшенный причиндалами вроде лепных снопов пшеницы и кружащихся в хороводе крестьянок. Над парадным входом возвышались огроменные часы, чуть левее висело чёрное табло. Часы и табло не работали. Парочку лепных крестьянок разнесло, стены местами порешетило и покрыло чёрными подпалинами, но вообще вокзал особо не задело. Разбитые арочные окна заложили мешками с песком, между которыми угадывались узкие проёмы дощатых бойниц. Парадный вход перегородили двумя огневыми точками и перетянули колючей проволокой. Вокруг было тихо и мертвенно, если не считать отдалённый гул генераторов.

Мы бросили телегу у сваленных одна на другую чугунных скамеек, пару раз обошли вокзал и отыскали действующий вход. Кирпич, Сивый и Фара остались ждать снаружи, а мы с Лешим поднялись по ступеням и прошли через металлическую рамку. Нас встретили двое рядовых с полосками синего скотча на левой руке и правой ноге. Рамка не работала, и рядовые обшмонали нас, как мы шмонаем хануриков, прежде чем сунуть их в печь. Ведь всякое случается. Иногда одежда прилипает к ханурику и его никак не раздеть, а по карманам у него распиханы патроны, и в печи они, конечно, рванут.

Однажды мы в запарке пропустили с одним пузырём книгу! Я так наорал на Кирпича с Сивым, что охрип и два дня не мог говорить нормально. Вообще-то я и сам тогда недосмотрел – вместе с ними зашнуровывал мешки с хануриками, – но понимал, что Кирпича с Сивым нужно взгреть, иначе в следующий раз они пропустят, например, гранату. Сухой не будет разбирать, чей косяк, всех выведет под расстрел. Книга, кстати, выжила. Ну, обгорела и почернела, а страницы огонь почти не тронул. Сифон выгреб её вместе с костями и отдал Фаре, только Фара книгу выбросил, потому что она была написана как-то не так. В ней даже текст шёл столбиками, и Фара сказал, что это ненормально.

От рядовых мы с Лешим попали в зал ожидания. Вдоль стен высились укупорочные ящики, а по скамейкам вместо обычных пассажиров лежали чёрные мешки с хануриками. На целый поезд набралось! Будто ждали своего особенного загробного состава. Я увидел их, и мне приплохело. Нас сюда вызвали забрать армейских хануриков. Сказали, что их тут накопилось шесть штук. Полдюжины – маловато, чтобы рисковать гэпэкашными, отправляя их из города. Поблизости удачно нарисовалась наша механизированная команда. Раз уж мясорубок в ближайшие два дня не предвиделось, а «Зверь» всё равно пёр по дальнему объезду, нам приказали забрать хануриков самостоятельно. Но в зале ожидания их лежало не меньше сотни!

Я подумал послать Фару за двумя дополнительными телегами и соображал, кого сдёрнуть со «Зверя». Точно не Сифона, сейчас впахивавшего на печной платформе. Однако Фару посылать никуда не пришлось. Какой-то сержант объяснил нам с Лешим, что в зале ожидания скопились гражданские ханурики. Армейские лежали где-то ещё. Сержант не знал, где именно, и взялся проводить нас к лейтенанту, который знал.

Мы побрели мимо пустовавших оружейных пирамид, сломанных кофейных аппаратов, забранных решётками билетных касс и наваленных под стену сумок. Возможно, сумки валялись с тех пор, когда их владельцы сидели в ожидании так и не прибывшего поезда.

Сержант привёл нас в тёмный коридор и свернул в открытое помещение. Мы с Лешим задержались на пороге. Увидели, что окна в помещении заклеены чёрной плёнкой. Раньше тут было бог знает что, а теперь допрашивали пленных. По углам стояли два стола, освещённые настольными лампами и заваленные кипами пухлой бумаги. Ещё больше бумаги торчало в папках, пронумерованных и распиханных по шкафам. За столами сидели двое дознавателей. Один со скучающим видом чинил карандаш, второй записывал показания, а пленный жёлтый перед ними сгорбился на стуле и что-то бубнил себе под нос.

Выглядел он паршиво. И пасло от него как от бочки. Не путать с пузырём! Пузырь раздувается от гнили, а бочка ходит толстый до того, как умереть. Трудно сказать почему, но ханурики, отожранные при жизни, воняли хуже любой жабы, а главное, заванивались моментально – только помер, а уже смердит. У Черпака на этот счёт была своя теория. Ну да у него по любому поводу всегда находилась теория.