Зверь 44

Ползком забрался на лестничную площадку. Мельком глянул на верхний пролёт. Луна проливалась в узкие разбитые окна. Никого. Из распахнутой двери пятой квартиры едва приметно ложилась полоса жёлтого света. Когда я подкрался к порогу, голоса усилились. Никто не кричал, не стрелял, не дрался. Говорили мирно. Я бы сказал, весело. Пахло едой.

В квартире послышались шаги. Я отпрянул и прижался к обшелушённой стене. Ждал, что сейчас дверь закроют. Подумают, что Фара явился один, и закроют.

Я судорожно соображал, как поступить. Броситься на незнакомца… Ломануться вниз по лестнице и мчать на «Зверь» за подмогой… Выйти незнакомцу навстречу и притвориться уверенным…

Пока я рожал, незнакомец выглянул из дверного проёма. На его голове в лунном свете засеребрились полосы седины, и поначалу я не признал Сивого – таким он показался старым, убитым своей старостью и худосочным, – но это был Сивый. Он повёл головой. Выискивал меня. Фара, конечно, проболтался, что я иду следом. Да, с ним в разведку не пойдёшь.

Обнаружив, что вот он я, спиной прижимаюсь к волглой штукатурке, Сивый неулыбнулся, не засмеялся. Не стал надо мной издеваться. Вполне дружелюбно, будто и не Сивый вовсе, сказал:

– Идём, а то остынет.

«Точно. Будет вербовать», – подумал я.

Сивый ушёл. Помедлив, я последовал за ним. Прикрыл за собой дверь. Не запер. Не хватало ещё возиться с защёлками, когда придётся рвать когти.

Квартира была паршивая. Прихожая увязла в помоях, правда, особой вони я не почувствовал, а запах еды усилился. На полу вместо придверного коврика валялись растоптанные упаковки от перевязочных пакетов. Слева громоздились картонные коробки с изображёнными на них бананами, разбитые ящики гумпомощи, панцирные сетки кроватей, ворохи курток, штанов и какого-то неразличимого тряпья. Прямо открывалась тёмная кухня, в которой я разглядел баррикаду из сваленных друг на друга пузатых холодильников. А справа в комнату, откуда доносились голоса, вела филёнчатая дверь с матовым стеклом. Через стекло в прихожую просачивался свет.

Я постарался разыграть беззаботность. Даже примерил улыбку. Пусть вербовщики видят, что я дурак. Нет, с улыбкой – перебор…

Потоптался на месте, вдохнул поглубже и, приосанившись, толкнул межкомнатную дверь. Вошёл внутрь, и с меня разом слетела вся показная уверенность.

Гостиная тонула в сытных испарениях. По стенам стояли книжные шкафы, диваны, кресла. В углу виднелись чёрный гроб пианино и пустые цветочные горшки. Окна были заколочены фанерными щитами, обклеены газетными вырезками. С потолка свисали сразу две люстры с каскадом пластиковых соплей – обе молчали, однако к одной из них был присобачен поисковый аккумуляторный фонарь, отчего люстра застыла перекошенная. Под фонарём простирался раздвинутый стол. За столом, высвеченные жёлтым светом, сидели четверо.

Присутствие Фары меня, понятное дело, не удивило, а вот встретить Крота, Черпака и Черепа я не ожидал. Так и застыл в дверях, уставившись на их довольные морды. Выглядел, наверное, контуженным на всю голову.

И морды у них были довольные не из-за моего появления. Плевали они на меня. На столе перед ними лежала скатерть! Мятая, в старых пятнах, но настоящая, да ещё и в горошек! Убиться и не встать! А на скатерть словно обвалились генеральские запасы. Мясное и овощное лоснилось во вскрытых консервах, жидкое и жирное исходило густым паром в картонных мисках. Толстенные ломти серого хлеба раскрывали свою рваную мякоть на деревянных досках, а что-то белое виднелось в початых стеклянных бутылках. И никакой тебе перловки, никаких морковных котлет.

– Молоко, – улыбнувшись, сказал Сивый, будто содержимое бутылок единственное вызывало вопросы.

Сивый, возвышаясь над табуреткой, рукой показал мне на один из трёх свободных стульев. Всего стульев было семь. На табуретке у Сивого стояла конфорка с почерневшим от копоти котелком, а в ногах у него лежали пустые газовые баллоны. В котелке что-то варилось.

Я даже не пытался осознать увиденное. Тупо пялился на еду, на скатерть, на собравшихся похоронщиков и нюхал воздух. Наконец протяжно, с душой выругался и сел на предложенный мне стул.

– Только тебя и ждали, – выпалил Череп и притянул к себе консервную банку.

Как по команде, оживились и Фара, и Черпак с Кротом. Заскрипели стулья, залязгали ложки, зачавкали рты. Я тоже взял ложку. Вряд ли Сивый задумал нас отравить. Он бы с лёгкостью согласился на любую подлость, но переводить подобную роскошь на отраву – это надо быть совсем отбитым. Хватило бы банки цикория со сгущёнкой.

Сивый продолжал кашеварить. Не глядя на него, я осторожно придвинул к себе рагу с наваристой подливой, крупными кусками картофеля и кругляшками куриных сосисок. С полгода назад Черпак намутил нам такое в честь уже не помню какого праздника – взятия последних укреплений на полуострове или открытия памятника герою, отдавшему за этот полуостров свою геройскую жизнь, – и рагу мне понравилось до жути, но сейчас я с ним не торопился. Осматривался. Искал подвох.

– Аохь? – давясь тушёнкой, спросил Черпак.