Зверь 44

«Зверь» стоял на месте, и мы за неделю под него столько навалили, что ещё немного – и гусеницы увязнут. По первой жаре и вонь пошла. Бог бы с ней, с вонью, но мы всё-таки решили малость отъехать. Договорились отливать в кабинке, а бомбы метать по оврагам. Мало радости каждый раз, как прихватит, сигать по бортовой лестнице вниз, но договорились, и ладно. Это Кардан придумал. Ему, наверное, в моторном отделении особенно воняло. В общем, Сыч завёл двигатели посреди дня, взялся за рычаги управления и весь засиял, как ему стало хорошо от их вибрации.

Нам бы продвинуться к магистрали, но «Зверь» стоял к ней задом. Тратить солярку на петлю и разворот не хотелось, и мы двинулись вперёд. Я тогда сидел в кабине у Сыча. Вспомнил русалочий пруд и предложил подобраться к нему поближе. Сычу моя идея понравилась, однако он малость переусердствовал – так подобрался, что защитным намордником «Зверя» перепахал останки причала. Бухта сказал бы: пришвартовался.

Русалок мы выловили и оттянули в камыши. Ну и полезли купаться. Сифон, придурочный, разогнался и сиганул в воду прямо с палубы. Нет, вначале он слазал посмотреть, глубоко там или нет, торчит коряга или не торчит— на это мозгов хватило, – а затем сиганул. Раза четыре прыгнул, пока не успокоился. И Кирпич вслед за братом разок прыгнул. Остальные не рискнули. Высоковато, да и плавать никто толком неумел.

Мы барахтались у берега, брызгались, потом и сами не заметили, как помылись. Теперь ходили чистые. Не все, конечно, но многие. У Черепа вон до сих пор виднелся пепел за ушами, словно он втайне бегал к другому «Зверю», где ещё работали печи. Череп только ополоснул лицо и постоял по колено в воде – окунаться не захотел. А вот Крот согласился поплавать. Ну как – согласился… Его, собственно, никто не спрашивал. Мы с Кирпичом стащили Крота вниз, затолкали в пруд и простирнули с мылом. Он малость повизжал, подёргался, но в итоге, думаю, не обиделся. Позже я увидел, что Крот и сам украдкой выбрался полежать на мелководье. Правда, с опаской зыркал по сторонам – боялся, что мы с Кирпичом опять заявимся его надраивать.

Леший вымачивал и расчёсывал свои патлы по вечерам, вернувшись из дозора. Расчесавшись, набирал ведро воды и шкрябал иконостас на морде «Зверя». Немного счистил застарелую копоть, но лики святых всё равно едва угадывались за мутным стеклом. Леший упрямился и продолжал елозить по нему резиновым скребком.

К полуночи в пруд спускался Малой. Уж не знаю, почему именно к полуночи. Наверное, ему нравилось плавать в одиночестве под луной. Другие предпочитали купаться под солнцем. Сыч с Карданом купались наравне со всеми, но шарахались в трансмиссионном и моторном отделениях, откуда неизменно возвращались перемазанные до черноты.

Сыч изнывал от простоя, и Кардан согласился натаскать его по механике. Показал ему, как щупать крепления топливного насоса, проверять хомутики на шлангах и пробки водяного радиатора. Под надзором Кардана Сыч даже самостоятельно вычистил накипь из блока цилиндров и промыл систему охлаждения.

Неподалёку от обрушенного моста Кирпич вчера разглядел свежую насыпь с водружённым на неё унитазом. Обычно так отмечали временные захоронения. Хануриков стягивали в яму, засыпали землёй, а поверх втыкали наспех сколоченный крест. Не найдя досок для креста, ставили что-нибудь заметное, способное привлечь внимание похоронщиков, вроде тумбы, холодильника или вот унитаза. Однажды взгромоздили чугунную ванну, словно хотели уберечь хануриков от обстрела. Мы чуть не надорвались, пока оттаскивали её в сторону. Провозились с ней дольше, чем с самой могилой, хотя раскапывать могилу бывает муторно. Никогда не знаешь, кто в ней окажется: приличный манекен или подгулявшая жаба.

Кирпич скучал по мясорубкам и предложил сгонять до унитаза, пошукать, что там да как. Я отказался – не хотел напоследок подорваться на мине. Пообещал, что мы ещё наверстаем упущенное, и Кирпич сдался. Больше мясорубками меня не донимал.

Ожидание затянулось, и Калибр со скуки устроил нам засаду. Ему бы наслаждаться жизнью! С Сифоном прыгать в пруд. Со Шпалой ходить по берегу и лупить камыш палкой. С Кротом изображать подводную лодку и пускать грязевые торпеды в деревянную флотилию Черепа. Или с Черепом вырезать из деревяшек флот всяких крейсеров и авианосцев. Никто бы Калибру не сказал ни слова, а он откопал в недрах «Зверя» запасы своего ядовитого пойла, налакался, и у него случился припадок.

Калибр вылез на палубу, обнял штангу прожектора и что-то проорал надорванным горлом. Каким-то чудом не убившись, спустился по бортовой лестнице. Отошёл от «Зверя» и, протаранив лбом камыши, повалился на влажную землю. Ну и забился в судорогах. Долго бился. Руки заламывал, пальцы крючил, в груди так прогибался, что кости трещали, и пускал изо рта пену. Мы уже отвыкли от подобных картин. Думали, после внушений Сухого они не повторятся. Повторились.