Зверь

—      Режина Добрей,— опершись на барьер, ответила элегантная молодая женщина.

—    Какова степень вашего родства с обвиняемым?

—    Я его сестра.

—     Можете вы нам рассказать, мадам, о вашем бра­те?

Виктор Дельо приоткрыл глаза и с любопытством стал наблюдать за свидетельницей. Молодая женщина тотчас приступила к рассказу.

—      Не знаю, виновен Жак или невиновен, но когда я узнала из газет о преступлении на «Грассе», была не слишком удивлена... Потому что прожила с братом первые десять лет его жизни в доме родителей на ули­це Кардине. И могу сказать, что все это время Жак был для нас причиной ежедневных мучений. Мы совершали невозможное, чтобы попытаться воспитать его и сделать его жизнь сносной. Любовь усиливалась жалостью к этому ребенку, который не мог ни видеть, ни слышать, ни говорить с нами. Отец приставил к Жаку дочь на­шей служанки Мелани, чтобы кто-то постоянно о нем заботился. Отец принял это решение только после того, как убедился, что Жак ненавидит нас всех. В семь лет брат был уже зверенышем, который впадал в ярость, встречал нас воплями, когда мы заходили к нему в комнату. Я могу утверждать, что Жак был не только тяжелым испытанием для нашей семьи, но и подлинной причиной собственного моего несчастья...

—    Объяснитесь, мадам.

—       Я вышла замуж, когда Жаку было только семь лет. Мой жених, Жорж Добрей, был с Жаком мягким и терпеливым; приходя к нам в дом, всегда приносил ему сласти. Но Жак никогда не испытывал благодар­ности и швырял подарки на землю. Из опасения, что родители жениха могут воспротивиться нашему браку, мы решили не говорить им о существовании моего ущербного брата. Родители мужа могли бы подумать, что в семье дурная наследственность. Вскоре после это­го Ивон Роделек из братства Святого Гавриила при­ехал и увез Жака в институт в Санаке.

Больше я никогда не видела брата, но муж, которо­го я буду любить до конца своих дней, постепенно стал отдаляться от меня. Не то чтобы он перестал меня лю­бить, а просто боялся, что если у нас родится ребенок, то он будет похожим на неполноценного родственника. Это его опасение стало почти болезненным. Измученный мыслью о том, что у него может быть ущербный ребе­нок, он рассказал о Жаке своим родителям. Это было ужасно. Родители мужа никогда нам не простили — мне и моим родителям — то, что мы скрыли правду. Начи­ная с этого дня они стали оказывать давление на Жор­жа, чтобы он потребовал развода, пока я еще не забе­ременела. Муж в конце концов уступил. Что касается меня, то религиозные принципы запрещали мне разво­диться. Мы просто стали жить раздельно и живем так уже четырнадцать лет. Могу сказать без всякой злобы, что косвенным образом моя жизнь была разбита моим неполноценным братом.

—     Вы только что сказали, мадам, что не виделись с братом со времени его отъезда в Санак. Поскольку ва­шему брату сейчас двадцать семь лет, пытались ли вы когда-нибудь увидеться с ним в течение семнадцати лет?

—       Нет, господин председатель. Спустя год после его отъезда в Санак мать была у него в институте. Она вернулась счастливой от того, что Жак добился неверо­ятных успехов в своем развитии, но расстроенная от того, как он ее встретил. Я запомнила эту фразу мате­ри: «Жак нам уже не принадлежит. У него совсем нет желания с нами видеться». Затем умер отец, я стала жить отдельно от мужа... Мать ездила каждый год к Жаку, но у меня, признаться, никогда не хватало сил поехать с ней.

Однажды — это было двенадцать лет спустя —из телефонного разговора с мужем я с изумлением узнала, что Жак написал и опубликовал роман под названием «Одинокий». Я тотчас же отправилась в книжный мага­зин и купила книгу, о которой некоторые критики очень хорошо отзывались. Ночью я прочитала ее и ужасну­лась тому, как брат изобразил семью главного героя, слепоглухонемого от рождения, подобного ему самому. В отталкивающем персонаже сестры можно было узнать меня.

— Если можно было узнать свидетельницу,— произ­нес лукаво Виктор Дельо,— значит, изображение было верным!

Режина Добрей повернулась к перебившему ее Дельо:

—   У сестры в романе были некоторые мои черты, но чудовищно преувеличенные! Эта книга, в которой на трехстах страницах слепоглухонемой, всем обязанный близким, демонстрирует свою ненависть, должна была бы быть запрещена. Впрочем, главную ответственность за публикацию романа несет Ивон Роделек...

—    Как я только что понял, — продолжал Виктор Дельо, — появление мсье Роделека на улице Кардине означало избавление для всей вашей семьи?