Артем перевел дух. Столько новой и невероятной информации сразу на него, кажется, еще не обрушивалось. От кого-то из прежних университетских дружков-интеллектуалов он слышал странное словосочетание «культурный шок», но тогда толком не понял его значения. Теперь, кажется, допетрил. Что там дальше? Копрофелия? Нет, это не обмазывание женщины фекалиями, как сначала подумал такой недознаток латыни, как выпускник юрфака Артем Казарин. Это… мать моя, женщина, это получение сексуального удовлетворения от произношения непечатных слов, преимущественно в присутствии лиц противоположного пола! Надо будет матерщиннику Стрижаку рассказать, что у него копрофелия. Вот он будет материться! Артем хихикнул в предвкушении предстоящей хохмы и снова погрузился в занимательное чтение.
Казарин перелистнул страницу и вздрогнул от боли. На бумагу упала капелька крови. Ну вот опять! Такая ерунда у него – с детства. Он даже хлеб не может нормально нарезать – обязательно поранится. А уж о страницы книг и уголовных дел режется постоянно. На каждом его пальце – тоненькие полосочки застарелых шрамов, длинные и короткие. Может, это какое-то подсознательно членовредительство – вроде тех отклонений, о которых рассказывается в этой книжонке?
Дойдя до фелляции («ласкание мужского члена губами и языком»), Артем поймал себя на том, что он заржал в голос – звук вылетел в приоткрытую дверь кабинета и гулко разнесся по длинному пустому коридору. Вот уж всем извращениям извращение! Чего только не выдумает дуболомная советская медицина! Он швырнул идиотскую брошюрку перед собой на стол и с удовольствием потянулся всем телом. И только тут обнаружил, что смертельно хочет спать. Сладко зевнув, Казарин бросил беспокойный взгляд на дверь – он не любил спать при открытых дверях. Закрытая комната давала ощущение защищенности. Но кого бояться на запертом этаже хорошо охраняемого здания? В итоге лень пересилила, и он решил не вставать, чтобы закрыть кабинет. Ему вспомнилась любимая присказка покойной бабки Матрены, у которой его мать снимала угол по приезде в Черногрязинск, тьфу, Светлопутинск: «Что милее отца-матери? Сон!». Ведь знала, старая сволочь, что отец у него репрессирован, а все туда же… Еще раз зевнув до хруста в челюстях, Артем положил правую руку на глупую медицинскую книжонку, раскрытую на букве «Ф», а на нее удобно пристроил голову. Через несколько секунд он уже спал.