Зверь из бездны

Несмотря на неотвратимое наказание, которое – Менес хорошо знал – не пропадет за строгим учителем, и на непрекращающуюся боль в районе ушной раковины, юноша продолжал думать о прекрасной Афири. Он вспоминал ее волосы, подобные шерсти тонкорунных овец, ее холодные темные глаза без искры стыда или какого-либо иного чувства… Никогда в жизни он не встречал такой совершенной, нечеловеческой красоты. У этой девушки недавно умер отец – возможно, единственный близкий ей человек. А ее даже некому утешить, кроме грязной похотливой рабыни. Как бы он, Менес, хотел оказаться на месте нубийки! Юношу переполняли сострадание и жалость к прекрасной Афири. Вслед за любовью Менес познал нежность.

Глава 7 Похоть мертвеца

Менес узнаёт, почему бальзамировщикам отдают трупы не сразу, а когда их охватит тление, подвергается домогательствам с той стороны, откуда их обычно ждут в последнюю очередь, и слышит весть, страшнее которой нет ничего.

– Почести тебе, о, мой божественный отец Озирис, ты живёшь вместе со своими частями тела, – прозвучали в сумраке высоких глинобитных стен величественные строки из священной Книги Мертвых. – Ты не разложился, ты не стал червями, ты не увял, ты не истлел, ты не сгнил…

На внутреннем дворе храма Инпу ночной ветер едва колыхал навес из папирусной ткани. Под ним, в свете факелов, три смуглые фигуры нависли над четвертой, иссиня-бледной, распростертой на странного вида столе, снабженном выемками и стоками непонятного назначения. Две из фигур были человеческими, третья, несмотря на то что обладала руками и ногами, как ее товарищи, голову имела шакалью. Но именно она наизусть и с соблюдением всех необходимых в древнем как мир поэтическом искусстве интонаций произносила звучные строки Книги Мертвых.

– Я есмь бог Хапи[45], и мои части тела будут иметь постоянное существование, – гулко раздавались слова священной Книги в огромном колодце храмового двора. – Я не разложусь, я не истлею, я не сгнию, я не превращусь в червей, и я не увижу разложения перед очами бога Шу. Я буду обладать существованием, я буду процветать, я буду пробуждаться в мире, я не сгнию, мои внутренности не погибнут, я не пострадаю от телесного повреждения…

Внутри головы Инпу-Анубиса было жарко, и пот струился по лысому черепу Сераписа. Но, несмотря на это, он пребывал в на редкость приподнятом состоянии духа. Царедворец Хафр пожаловал его чрезвычайно выгодным заказом. Правда, больше Хафр уже никого ничем не пожалует, так как это его синюшное тело со скрюченными пальцами рук и ног лежит сейчас перед Сераписом. Подарить Хафру вечность или сделать так, что его тело превратится в дурно пахнущую жижу, кишащую жирными червями, уже через несколько недель – это зависело только от Сераписа. Он чувствовал себя почти богом. Жрец самодовольно улыбнулся. Даже геморрой почти не болел. Доброе расположение духа настраивало его на философский лад.

– Знаете ли вы, что жемчужина появляется в раковине вовсе не из случайно попавшей туда песчинки? – задумчиво проговорил Серапис, поправляя ритуальную маску Инпу. – Это – слащавая легенда торговцев драгоценностями, не имеющая ничего общего с действительностью. Жемчуг рождается, когда внутрь ракушки заползает крошечный паразит, чтобы полакомиться мясом мидии. Но вместо пиршества он оказывается в смертельной ловушке. Створки захлопываются, а затем мидия, дабы убить врага, начинает покрывать его слоями перламутра – слой за слоем, погребая паразита заживо. Мы любуемся жемчугом, не зная, что самая прекрасная жемчужина – это всего лишь мумия червяка, заключенная в несколько слоев перламутра, равно как и мы обматываем тело усопшего бинтами, пропитанными благовониями.

Древние кипарисы и оливы, росшие в храмовом дворе, тихо шевелили ветвями, будто прислушивались к поучениям верховного жреца. Реликтовые деревья, ровесники доисторической эпохи, были настолько стары, что семена их, падая на землю, уже не могли дать всходов. Все было пропитано духом увядания и тлена в священном храме смерти.

– Учитель, а почему родные продержали тело Хафра в его доме несколько дней? Оно уже начинает разлагаться, – отважился спросить у учителя Менес. – Ведь гораздо легче сохранить тело для вечной жизни, если забальзамировать его сразу после отлета Ба – души.

Серапис строго взглянул на ученика. Там, в саду, Менес совершил проступок, за который в другое время Серапис никого не помиловал бы. Но слишком уж выгодный заказ заполучил в тот день главный бальзамировщик храма Инпу, и не хотелось омрачать его бессмысленной жестокостью. Серапис действительно не был зол на своего юного ученика, ибо он даже позволил Менесу впервые поучаствовать в столь ответственной операции, как бальзамирование тела Хафра. В конце концов, Серапис тоже когда-то был молод…

После недолгого молчания учитель все же удостоил юношу ответом.