Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

Однако ж не в коня корм. Ведь даже звание императрицы пассию Петра из грязи не вывело в князи: после смерти своего кровосмесительного мужа-дедушки мы вновь видим эту девицу, в прошлом более чем легкого поведения, уже теперь престарелую, за своим излюбленным занятием, убеждаясь лишний раз в том, что деньги и положение в обществе таких людей не меняют нисколько:.

«…после смерти Петра… властно пробудились столь долго подавляемые инстинкты: грубая чувственность, любовь к самому обыкновенному разврату, низменные наклонности… Она, так много сделавшая, чтобы удерживать мужа от ночных оргий, теперь сама вводит их в обычай, пьянствуя до девяти часов утра со своими случайными любовниками: Левенвальдом, Девьером, графом Сапегой…» [16, с. 300–301].

«Секретарь саксонского посланника Френсдорф сообщал в те дни своему королю:

«Она вечно пьяна, вечно покачивается…»

Меншиков, входя утром в спальню своей правительницы, всякий раз спрашивал:

— Ну, Ваше Величество, что пьем мы сегодня?» [4] (с. 222).

Однако ж историю о «Великих» пишут масоны. А потому мы их читаем и удивляемся.

Карамзин:

«Путь образования или просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом» [46, с. 72].

Совершенно верно: просвещенные светом Люцифера целые народы идут широкой поступью в ад. Однако этот монарх, попытавшийся и нас ко всем иным народам на их ведущую в ад утоптанную широкую дорогу переориентировать, нашел себе вполне достойную пассию:

«…Екатерина I была безграмотна» [2, с. 153].

То есть сага о некоей просветительской деятельности Петра I, выдвинутая масоном Карамзиным, выглядит просто вопиюще неубедительно: ведь избранная этим неким таким «просветителем» на царствование женщина была безграмотна! Причем, даже после двух десятилетий жизни при дворе, даже в звании императрицы, она так и оставалась таковой до самой своей кончины.

Тоже, между тем, следует сказать и о его фаворите — самой центральной при его дворе фигуре. Партнером по однополому сексу Петра являлся:

«…совершенно неграмотный Меншиков, с трудом изображавший собственную подпись…» [14, с. 237].

Так чем же этот и сам, до определенной поры, безграмотный монарх просветил нас, если его ближайшее окружение было не знакомо с искусством «пряхи из Лецкан» — искусством письма?!

Просветил он страну, судя по всему, светом много иного плана: светом Люцифера. Вот такого рода светПетр I и притащил к нам из-за границы!

И теперь, после подведения итогов деятельности царя-антихриста, злобные безсвязные выкрики Карамзина приобретают особый колорит:

«Иностранцы были умнее русских: итак, надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами…» [46, с. 72].

А в особенности — алхимическими. Ведь именно они лежат в основе той самой тайной организации, которая практически напрямую подчиняла российского историка Карамзина самому лютому ненавистнику России — прусскому королю Фридриху Вильгельму II (Подробно см.: «Противостояние. Три нашествия»).

Но русские люди являлись единственными из народов, упрямо не желающими выходить со всеми иными на давно наезженную ими колею: они слишком хорошо знали — куда она ведет…

А потому Карамзин считает, что:

«Надлежало, так сказать, свернуть голову закоренелому русскому упрямству…» [46, с. 72].

И Наполеон хотел того же, а за ним еще и Адольф Гитлер пытался… А «вожди народов»? Всех не согласных убивали всеми имеющимися средствами в массовом порядке. И все так же, по-карамзински, хотели нас сделать «способными учиться и перенимать» [46, с. 73].

То есть пытались превратить в себе подобных неандертальцев, не брезгующих пошиванием плащиков из кожи, снятой с голов своих врагов.

И вот до каких пределов ненависти ко всему русскому доходят откровения этого русофоба, поставленного братьями по ордену во главу русской истории:

«…для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям. Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не Славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно для Русских, и что Англичане или Немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек!.. Россия без Петра не могла бы прославиться» (Карамзин, 1790)» [46, с. 73].

И такое даже как-то странно слышать — ведь этот якобы русский историк русских людей и за людей-то не считает! И все эти безсвязные злобные русофобские выкрики принадлежат не Льву Троцкому (Бронштейну) и не Емельяну Ярославскому (Губельману). Ведь это же автор так называемой «Истории государства Российского»!

Вот такая вот получается история…