Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

Однако ж мы, по своему вопиющему и в этом вопросе неведению, всегда считали национальность нашей барчуковой прослойки, Петром усаженной нам на шею, почему-то исключительно чисто отечественного происхождения. Однако же, как теперь выясняется, она состояла из кого угодно: немцев, поляков, хананеев, даже калмыков, но только не из природных жителей нашей страны — русских. Флагман же навешанных на нас исторических бредней чужебесия не является в этом длинном ряду чем-то из ряда вон выходящим. Как и весь пришлый элемент, рассаженный на нашем теле Петром и его «птенцами»: «…историк Николай Карамзин так же мог похвастаться своим татарскимпроисхождением» [107, с. 111].

То есть, что уже и вообще в ворота никакие не лезет, флагманом русской истории являлся человек, не имеющий к нации, о которой сочинял историю, вообще никакого отношения! Мало того, принадлежал своими корнями к народу, имеющему все основания ненавидеть своих в недавнем прошлом данников и рабов, а теперь господ.

А вот что мы узнаем о его послужном списке в качестве военнообязанного мужчины в рядах русской армии. То есть армии страны, чья история находится в полной зависимости от прихоти мановения его пера:

«Посчитав, что уже отдал долг Родине, Карамзин в 18 лет (!) вышел в отставку с государственной службы и сошелся с масонами» [65, с. 13].

У нас, вообще-то, в 18 лет отказаться от службы в армии считается дезертирством, которое карается законом. Но Карамзин, что теперь выясняется, русским-то вовсе не является. Потому это ему следует все же простить. Однако ж стоит ли прощать его тайную и явную деятельность на стороне организации, всегда стоящей против интересов России? Между тем Карамзин и К° так перекрутили в наших головах все исторические понятия с ног на голову, что о столь необычном взлете сифилитика Петра, «…подонка и сыноубийцы, возвеличенного в качестве умственного и духовного гиганта» [14, с. 296], после ознакомления с достаточно старательно кем-то упрятанными фактами его биографии, слышать о его бутафорских каких-то там заслугах становится и действительно — все более и более удивительно.

Потому: «…нельзя не отдать Петру Алексеевичу полной дани уважения: не многим удается так ловко подкупить в свою пользу суд истории» (Писарев, 1862) [46, с. 184].

Тут хотелось бы уточнить: не у многих в спонсорах бывает эмиссар мирового капитала, распоряжающийся для подкупа должностных лиц баснословными сокровищами тамплиеров, хранящимися на счетах швейцарских банков.

Когда Пушкин вознамеривался собрать материал о Петре I, то В. Н. Ягужинская, чьими материалами он хотел воспользоваться, отказала ему в очень резких формах, присовокупив при том:

«Моя бедная свекровь умерла в Сибири с вырезанным языком и высеченная кнутом, а я хочу спокойно умереть в своей постели в Сафарине» [16, с. 53].

Вот что, как теперь выясняется, наиболее весомо способствовало сокрытию правды о Петре. Даже сто лет спустя люди прекрасно понимали, что их может ждать за утечку достоверной информации о царе-антихристе.

Сифилис же не только вносит особый колорит в обвешанную регалиями фигуру, но и роднит Петра с его дел последователем — Лениным.

Вот что сообщает о причине смерти вождя мирового пролетариата Дора Штурман:

«О болезни и смерти Ленина написано много. Тему сифилиса стараются обойти…» [128, с. 151]. Однако «Определение прогрессивного паралича слишком категорично — «сифилическое поражение мозга»…» [там же].

Вот что сообщает о его последних днях Н. Брешко-Брешковский:

«Пухлый, обрюзглый, с лицом дегенеративного азиата, Ленин никогда не был красавцем, но сейчас изгрызаемый, точнее, догрызаемый последней, судорожной хваткой сифилиса, он был отвратителен. Он, желавший, чтобы вся Россия ходила на четвереньках, сам превратился в животное, в разлагавшуюся падаль. Печать чего-то тихого, идиотского, заклеймила весь его облик. Он улыбался, как идиот, и левый, перекошенный угол рта все время точил слюною, цеплявшеюся вожжою за реденькую, ледащую калмыцкую бороденку. Он уже не мог говорить по-человечески. С губ срывалось какое-то бульканье, и нельзя было разобрать ни одного слова. Ни одной человеческой мысли, и, вообще, ничего человеческого в узеньких, мутных, заплывших глазках» [80]» [19, 356–357].

«Бог лишил его разума и языка. Оставил этому чудищу лишь несколько слов: «вот-вот», «иди», «вези», «веди», «аля-ля», «гут морген». С таким лексиконом уже нельзя было отдавать людоедских приказов» [19, с. 357].

Такова общая закономерность конца обоих зачинателей этих очень темных дел, названных историками «славными». И как бы масонство не пыталось заретушировать сам момент завершения их деятельности, подрывающей устои русского государства, но факт остается фактом: их жизнь закончилась совершенно одинаково безславно — под воздействием осложнения венерического заболевания.

Но что они все-таки успели натворить?