Зверь (сборник)

Дата создания «Монарха» — 1904 год, очень «урожайный» для Сетона-Томпсона и в литературном смысле, и в плане сотрудничества с зоопарками. Наверно, именно это определило финал повести. В пору работы над жизнеописанием Уэба автор еще оставался натуралистом-охотником, но через несколько лет его уже гораздо больше занимала природоохранная деятельность.

Посвящаю эту книгу памяти дней в Таллак Пайнс, где у костра я и услыхал эту невероятную историю.

Память любезно воскрешает передо мной эту картину ясно и живо; я вижу их, сидящих — первого, низкорослого и худощавого, и второго, высокого и дюжего, ведущего и ведомого, закаленных горцев. Они мне и рассказали эту историю — обрывками, фраза за фразой. Они бы и рады рассказать лучше, но не знали как. Немногие слова, произнесенные ими, на бумаге стали бы пустыми, потеряли бы всякий смысл, если не видеть их вздернутых губ и серо-стального блеска глаз, не слышать шипения сквозь зубы и грубого рыка, укрощенного человечностью, не ощущать их крепкой хватки за запястье, — вот что действительно рассказывало эту историю, в которой произнесенное слово служило всего лишь заглавием. Той ночью они поведали мне и другую, неслышную историю — между строк; внимая бесхитростному охотничьему рассказу, я различал ее, словно пение птицы сквозь грохочущий гром, разглядел блеск золота среди сверкающих чешуек слюды, — потому что они рассказали мне притчу о силе, рожденной среди гор, которая сходит на нет в низине. Они рассказали о гигантской секвойе, вырастающей из крохотного семечка; о рожденной снежинкой лавине, которая разрастается и крепнет на вершинах, только чтобы истаять и умереть в долине внизу. Рассказали о реке, текущей у наших ног: о ее истоках, крохотном роднике далеко на склонах Таллака, и о том, как она растет, — о тонком, как нить, ручейке, о ручье, речушке, речке, мощном потоке, мчащемся с гор в низины к окончательной гибели, и настолько удивительной, что только мудрый способен в это поверить. Да, я это видел, и сегодня все повторяется так же: река, великолепная река, неослабевающий поток, который никогда не достигнет моря.

Эту историю я расскажу вам так, как услышал сам, и все же не так — тот язык не знает письменности; это лишь туманный перевод, туманный, но сделанный со всем возможным уважением, почтением к неукротимому духу горца, с преклонением перед могуществом Зверя, памятник силе которого построен самой природой, с любовью, с благоговением перед схваткой, перед чудовищной, героической борьбой, случившейся, когда эти двое все-таки встретились.

Предисловие

История Монарха основана и на личном опыте, и на полученном из многих источников материале, и образ медведя волей-неволей получился собирательный. Но главная сущность истории — великий Монарх-гризли, который все еще мерит шагами свою тюрьму в парке «Золотые ворота».

В повествовании я позволил себе две вольности, которые, как я полагаю, будут уместны в подобной истории.

Первая — я выбрал в качестве героя необычную личность.

Вторая — я приписал этому животному приключения нескольких его сородичей.

Цель рассказа — описать жизнь гризли, добавив очарование выдающейся личности медведя. Намерение — донести истину. Но вольности в рассказе исключают его из области чистой науки. Следует рассматривать его скорее как исторический роман о жизни медведя.

Ранние приключения затронули истории множества разных медведей, но две последних главы — плен и отчаяние Большого Медведя — изложены точно по рассказам нескольких свидетелей, включая двух моих друзей-горцев.

I. Два ручейка

Над вершинами Сьерры возвышается мрачная гора Таллак: ее голова вздымается на десять тысяч футов, и она окидывает взглядом север, где расстилается просторная и прекрасная бирюзовая гладь — люди зовут ее озером Тахо, — и северо-запад; через сосновое море она смотрит на свою великую белую сестру Снежную Шасту. На каждом из ее склонов — чудеса разнообразные и многоцветные: мачты высоких сосен, украшенных самоцветами, ручьи, которые буддист объявил бы священными, горы, которым поклонился бы араб. Но проницательный взгляд серых глаз Лэна Келлиана был обращен на другое. Детское восхищение жизнью, полные любви взгляды в ее сторону померкли — как и должны были у того, кто научен ценить ее очень низко. Чего стоит трава? Весь мир порос травой. Чего стоит воздух? Его необъятное количество вокруг. Чего стоит жизнь, когда его собственная зависит оттого, сможет ли он отнять ее у других? Все его чувства работали с полной отдачей — не ради радужных гор или самоцветно-ярких озер, но ради живых существ, с которыми его сводило ежедневное соперничество, каждое из которых ставило на кон свою жизнь. «Охотник» — вот что было написано на его кожаном наряде, на смуглом лице, на гибкой и жилистой фигуре, в блеске его ясных серых глаз.