Так что желтую дворняжку пустили по следу, и она помчалась, смешно потявкивая, а охотники, спотыкаясь, поспешили за ней как можно быстрее, порой окликая собаку, чтобы та не слишком торопилась. Они подняли много шума, и Гринго-Джек, который неспешно прогуливался наверху вдоль склона горы, услыхал их за милю. Нос обычно приводил его ко многим хорошим и съедобным вещам, поэтому Джек шел против ветра. Шум снизу звучал настолько необычно, что Джеку захотелось разнюхать, что к чему, и для этого он направился в ту сторону, так чтобы оказаться позади, потом спустился на наветренную сторону — и вышел на след охотников и собаки.
Нос немедленно поставил его в известность: здесь был охотник, которого он когда-то пощадил, и еще он учуял два давно забытых запаха — оба ненавистные; все три запаха сейчас означали врагов, и из горла Джека вырвался выразительный звук: «Уф-ф!»
Особенно взбесил его собачий запах, хотя Джек, без сомнения, совершенно забыл дворняжку, и лапы несли его по вражескому следу быстро и бесшумно.
На неровной, каменистой почве собака едва поспевает за медведем, а этого пса вдобавок постоянно подзывали охотники, так что медведю не составило труда догнать их. Он шел за ними еще ярдов сто, отчасти из любопытства, преследуя собаку, которая когда-то гонялась за ним, пока переменившийся ветер не донес до пса запах идущего позади медведя. Он круто развернулся — еще бы, разве можно бежать по следу на тропе, когда ветер доносит запах живого тела? — и вприпрыжку помчался назад, ощетинившись и совсем иначе лая.
— Не понимаю, — прошептал Бонами.
— Медведь, да, — ответили ему. Собака, высоко подпрыгивая, бежала прямо на врага.
Джек услышал, как она приближается, учуял ее и в конце концов увидел, но именно чутье вывело его из равновесия — полноценный запах того, кто задирал его в детстве. На него нахлынула злость прошлых дней, и ему хватило коварства на то, чтобы укрыться в засаде: Джек попятился, сойдя с тропы туда, где она проходила у откоса, и, когда примчался маленький желтый мучитель, ударил его так, как когда-то давно, но уже со всей силой взрослого гризли. Собака и тявкнуть не успела, и второй удар не понадобился. Около получаса охотники молча искали пса, пока не наткнулись на нужное место и не прочли эту историю, написанную безмолвными письменами.
— Я его тоже прикончу, — пробормотал Бонами, который любил свою скверную шавку.
— Да, это гринго Педро. Хитрюга — вернулся назад, на свой след. Но мы его заловим.
И они поклялись убить этого медведя или «полечь».
Без собаки пришлось разрабатывать новый охотничий план. Они выбрали два-три подходящих места для садков-ловушек — там, где деревья стояли парами, чтобы можно было использовать их как опоры для укрытия. Потом Келлиан вернулся в лагерь за топором, а Бонами принялся подготавливать участок.
Проходя мимо поляны, на которой был разбит их лагерь, Келлиан по привычке остановился и около минуты озирался. Он уже было собрался спускаться, как вдруг заметил кое-что. Там сидел на корточках гризли и разглядывал лежащий внизу лагерь. Опаленная бурая шерсть на голове и шее, а еще белые пятна на заду — по одному на каждой стороне — не оставляли сомнений: Келлиан и гринго Педро снова встретились лицом к лицу. Выстрел выходил неверный, но Келлиан вскинул ружье, а когда уже собрался стрелять, медведь неожиданно опустил голову и поднял заднюю лапу — начал зализывать крохотный порез. Так его голова и грудь очутились на одной линии — верный выстрел, такой верный, что Келлиан торопливо нажал на спуск. Мимо головы и плеча он промазал, но попал медведю в пасть и по пальцу задней лапы — отбил зуб и часть пальца. Фыркнув, гризли вскочил и рванул вниз по холму к охотнику. Келлиан тут же вскарабкался на дерево и стал недосягаем, но между ними лежал лагерь, и медведь выместил злость на нем. Взмах — и мешки с мукой полетели в сторону. Хрясь! — и мука высыпалась, оставив легкую дымку. Шлеп-хрусь! — и ящик со всякой всячиной полетел в костер. Хруп! — и коробка с патронами отправилась за ним вслед. Бам! — и ведро с водой разбилось вдребезги. Шлеп-шлеп-шлеп! — и все чашки превратились в бесполезные осколки.