Зверь (сборник)

Шкуру серого волка снимают пластом, как у бобра, тогда как шкуры койотов принято снимать чулком, как у лисы и норки. Мех густой, богатый и красивый. Из него выходит прекрасная одежда, но для ковра он не очень прочен. Самые лучшие экземпляры добываются с 15 ноября по 15 апреля и приносят от одного до десяти долларов, в зависимости от качества.

На лондонской ежегодной меховой распродаже в Лампсоне в марте 1906 года были выставлены 15 843 волчьи шкуры. За две самые дорогие — необычайно тонкой выделки голубые шкуры — давали по 64 шиллинга (по 15,36 доллара), но цена в 32 шиллинга за каждую (7,68 долларов) считалась весьма высокой для пяти очень больших тонких шкур обычного цвета. Стоимость первоклассных экземпляров варьировалась, в зависимости от их размера, от 2 шиллингов (48 центов) до 30 шиллингов (7,20 доллара).

Перевод Марии Акимовой

Легенда о Белом Олене

Этот рассказ, входящий в хорошо известный сборник «Животные-герои», никогда не переводился на русский язык — в отличие от остальных текстов этого сборника, давно ставших у нас классикой. Причин тому несколько. Какую-то роль, возможно, сыграло появление тролля (хотя у Сетона-Томпсона это не злобный тупой великан, а крохотный фейри, более похожий на малюток-эльфов из сказок Андерсена), словно бы переводящего рассказ из категории «историй про животных» в фольклорно-историческую фантастику… хотя на самом деле, конечно, не переводящего. Но наверняка гораздо важнее оказалась «геополитика»: призыв Норвегии сохранить государственное единство со Швецией, будто бы необходимое обеим странам перед лицом угрозы, исходящей от «русского медведя».

Это была актуальная тема как раз во время написания рассказа: рубеж 1904–1905 гг., когда Норвегия активно подняла вопрос о разрыве унии. Тем не менее очень трудно понять, о каких событиях Сетон-Томпсон говорит: в реальной истории не найти места таким именам, поступкам, страхам и надеждам. Создается впечатление, что он из-за океана вообще не отличал Шведско-норвежскую унию от предшествовавшей ей Датско-норвежской, уже почти столетней давности. В любом случае прогноз Сетона-Томпсона оказался ошибочным: в рассказе он, как бы глядя из будущего, говорит о преодоленной опасности губительного раскола — но к моменту выхода сборника разделение двух стран уже состоялось, причем произошло оно не в результате заговора высокопоставленных политиков, а благодаря действительно широкому (и почти единогласному) народному волеизъявлению. И в дальнейшем «медведь» отнюдь не съел ни «льва», ни «ворона» (то есть оляпку).

Однако и Сетона-Томпсона мы ценим не как политолога, а как писателя-натуралиста. Таковым он и остался на страницах этого произведения, повествующего о стране, через северного оленя породнившейся с его новой родиной Канадой. С карибу, североамериканскими северными оленями, он главным образом работал именно как натуралист, более того — в 1900 г. Сетон-Томпсон открыл один из редких видов карибу (современными учеными, правда, «разжалованный» в подвиды), который уже в 1908 г. пополнил список вымерших животных. Но в своем литературном творчестве он к этим оленям почему-то обращался редко. «Легенда о Белом Олене» — едва ли не единственный пример!

Эхей, эхей! Чудное чудо!

Спою вам песню тролля запруды.

Как только я спрячусь,

Мимо проскачет

Белый Олень,

Приносящий удачу.

Пролог

Глубок, черен, мрачен и холоден Утрованд, горное озеро — полная ледяной воды трещина в земной тверди,

морщина на челе высоких Норвежских гор, надежно ими укрытая в трех тысячах футов над Матерью своей, морем, — но ничуть не ближе ее к Отцу-Солнцу. Пустынные берега Утрованда поросли чахлыми деревцами, они тянутся рваной лентой до самого края долины, постепенно редея и уступая место кустарнику и мху, и так же сдаются на полпути к вершинам гранитных утесов, кольцом оградивших озеро. Это последний рубеж леса, дальше ему дороги нет. Дольше всех в этой затяжной войне с морозом держатся ивы да березы, но и они обречены. Их крохотные рощицы полнятся голосами дрозда-рябинника, конька и тундровой куропатки, но на подступах к нагорью, в тени высоких скал, пусто и тихо — слышен только шелест ветра. Дальше простирается морозный Хойфьельд, изломанная каменистая пустошь, глубокие лощины которой полны снега. Она обрамлена ослепительно белыми горами, а на северной ее границе встает туманный и величественный Етунхейм^[36], пристанище духов, ледников и вечного снега.