Зверь в Ниене

— Я — зло, — пробормотал Малисон. — И зло вокруг меня.

Он продолжил быстро шёпотом молиться. Аннелиса не мешала более и закрыла глаза.

После он оделся и вышел во двор. Было свежо, и только. Солнца нет. Серый рассвет. Мокрые улицы. Чёрные избы. Ночные заморозки ещё не пришли.

Купец оросил навозную кучу. Напоил скотину и выгнал её в стадо, которое по Выборгской улице вёл мимо ворот пастух.

Продолжая безмолвно сокрушаться, долго выгребал погаными граблями из хлева прибавление к куче. Набросал свежего сена.

День с самого начала не задался, и не понять было, почему. Казалось, всё меняется, но к добру или к худу?

Вчера, возвратясь в лавку, когда всё закончилось, Малисон подвёл вечерний итог и обнаружил, что Аннелиса с успехом наторговала. Прибыль была выше, чем в обычный день. Аннелиса записывала по-фински корявыми буквами, но прилежно. Брали много табаку и дорогого вина, а также почему-то верёвки. Хитрая работница могла уговорить потратиться на какое-нибудь ненужное, внушив ложную надежду, что оно рано или поздно пригодится. Купец решил за ней понаблюдать, посидев в лавке вместе, а пока остался доволен.

Малисон взглядом рачительного хозяина осмотрел грабли и нашёл пару зубцов сломанными, а третий надтреснутыми и готовым вскоре отломиться. Он заглянул в сарай. Там стояли возле поленницы разномастные палки, из которых удобно было выстругать новые зубья. Проверил висевший на поясе пуукко, ноготь застревал на лезвии, значит, не затупилось.

Малисон шарил взглядом, выбирая подходящий прут, и тут заметил, что всё время стояло рядом. Но на что давно перестал обращать внимание, поскольку привык и не считал нужным.

Он сунул пуукко в ножны, опустился на корточки и подтянул к себе стоян. Это была приспособа, которую Малисон сам вырезал и сколотил для Ханне, а потом им пользовался Пер. Она обучала младенцев стоянию. Две короткие доски, верхняя и нижняя, соединялись стойками. В верхней было отверстие, которое обкладывали мягкими тряпками и ставили в него младенца. Доска доставала до груди, а дитя могло класть на неё ручки. Внизу была скамеечка, на которую Пер или Ханне опускались, когда им надоедало стоять.

Но теперь их не было.

Малисон подтянул приспособу и обнаружил, что она лёгкая.

Это потому что Пера и Ханне не стало!

Или потому что отрёкся от них, приняв накануне детей Аннелисы?

Слёзы сами брызнули из глаз. Такое с ним случалось после удара по голове.

Он чувствовал, что грешен.

Тёплой рукою он гладил доски, всхлипывал и бормотал:

— Господи, если это кара Твоя, я приму её со смирением, но я хочу знать, за что? Если это испытание Твоё, я пойму. Но сейчас я думаю, что Ты здесь не причём. Подай мне знак, Господи!

ПО ТУ СТОРОНУ НЕВЫ

Пока Малисон терзался и плакал, в ратуше, где служил письмоводителем Клаус Хайнц, царил полный хаос.

Преступление было для Ингерманландии неслыханное. Кто-то подкараулил и убил прямо в церкви Спаса Преображения отца Паисия.

Кровавое злодейство было совершено не в пределах Ниена, но в виду его. И это заставило городские власти прийти на помощь ленсману. На место преступления отправился бургомистр Пипер, кронофогт Сёдерблум, юстиц-бургомистр Грюббе и старший письмоводитель Хайнц с писарем Уве, оставив писаря Фредрика сторожить ратушу и учитывать посетителей.

Всей толпой сошли с парома и вскоре были в пределах храма.

— Алтарника я расспросил, — сразу сказал Ингац Штумпф. — Он обнаружил священника поутру, когда пришёл навести порядок, и сразу прибежал ко мне.

— И что вы находите? — спросил Грюббе.

— Не он, — замотал головой ленсман. — Я его знаю. Нет. Он почитал отца Паисия и вообще не был замечен ни в чём предосудительном.

Они зашли в храм. Труп священника уже унесли в дом, ибо оставить его валяться выглядело бы в глазах селян как поругание.

Кровавых следов было много. Пока переворачивали тело, пока вытаскивали, из лужи, как ни береглись, успели натоптать. Ничего другого однако не тронули. Ленсман позаботился, чтобы сохранить остальное на тех местах, которое они заняли после совершения преступления.

Церковная утварь претерпела некоторые разрушения. Валялся стоячий медный подсвечник на двадцать четыре свечи. Из него вывалился одинокий, пропущенный старушкой-свечницей огарок. Иконы, оказавшиеся на пути падения подсвечника, были сбиты, должно быть, священник и снёс спиной, избегая удара. Он не оказался лёгкой добычей. Отец Паисий яростно сопротивлялся. Душегуб долго гонялся за ним, а поп убегал и, не исключено, что нанёс убийце повреждения.

— Много похитили? — спросил бургомистр Пипер.

— Всё цело, — сказал Игнац Штумпф. — Мы проверили алтарь. Опросили дьяка Тимофея. Ничего не тронуто, да и оклады на месте, сами видите.

Кем бы ни был убийца, он совершил преступление в ночи и под покровом тьмы скрылся, избежав посторонних глаз.

Кто поднял руку на настоятеля?

И зачем? Ведь из алтаря ничего не пропало.