Зверь в Ниене

От осмотра трупа бургомистр Пипер и королевский фогт Сёдерблум воздержались. Предпочли покурить на крыльце, пока сыщики занимаются своим делом. Своё дело должностные лица по управлению городом и наблюдением за исполнением государственных законов сделали, а исполнительные чины пускай делают своё. К ним была выведена попадья с детишками, которым незачем было видеть совершенно для них лишнее.

Труп священника лежал на лавке, застеленной сложенной вдвое дерюгою, но и она пропиталась кровью, которая стекала вниз из многочисленных ран в спине.

— Что за зверь это сделал? — пробормотал писарь Уве и перекрестился.

Отец Паисий был в расцвете сил и не спешил расставаться с жизнью. Он заслонялся руками, покрытыми теперь порезами до плеч. Поперёк правой щёки виднелся глубокий разрез, сделанный наотмашь. Когда ленсман и Уве перевернули тело, стали видны прорехи на спине рясы, куда пришлись колющие удары ножа. Злодей догонял и бил, а священник убегал, пока не обессилели и не упал. И лёжа получил ещё несколько уколов вдоль позвоночника.

— Это не грабитель, — сказал Игнац Штумпф, и все согласились с ним, ибо цель умерщвителя была совершенно очевидна.

— А что делал отец Паисий? — спросил Грюббе, но прежде, чем ленсман ответил, Клаус Хайнц быстро сказал:

— Исповедовал Ханса Веролайнена.

— А ведь верно, — старый ленсман медленно кивнул. — Перед смертью Ханс начал говорить.

— Кто мог слышать? — жёстко спросил Грюббе и сам ответил: — Только бобыль при доме милосердия. Нам надо узнать, о чём проведал работник, с кем он после этого общался, и тогда мы найдём убийцу.

А поскольку подробно описывать место преступления не было нужды, ибо там было всё затоптано, мужи в сопровождении ленсмана отправились на паром и возвратились в город. Бургомистр Пипер и фогт Сёдерблум отправились в ратушу, а Грюббе. Хайнц, Штумпф и Уве быстро пошли в лазарет.

Горбуна они обнаружили во дворе. Левая рука Рупа была замотана тряпицей.

— Что с рукой у тебя? — спросил Карл-Фридер Грюббе.

— Ссадил, когда лучину колол, — с раздражением ответил бобыль.

И поскольку работник ниенского доктора говорил слишком дерзко, будто скрывал испуг под налётом злобы, бургомистр вызвал солдат и доставил подозреваемого в крепость для полноценной процедуры дознания.

В ЗАСТЕНКАХ НИЕНШАНЦА

Сыплющего проклятиями горбуна оттащили в замок и передали на попечение слотсгауптмана.

Когда на гауптвахту явились юстиц-бургомистр, старший письмоводитель, кронофогт и ленсман, там всё было готово к началу процедуры установления истины. В просторную тёмную камеру принесли козлы для пилки дров и жаровню с пылающими углями. Солдаты занесли стол и три скамьи. Наполнили водой из Невы большую кадку, рядом поставили широкий ушат по распоряжению палача. Горбун сидел на цепи в углу и мрачно следил за приготовлениями.

Вместе с Урпо из Кякисалми на допрос пришли посмотреть начальник караула и сам комендант Ниеншанца — подполковник Томас Киннемонд. Из караульного помещения в коридор заглядывали солдаты и с интересом прислушивались.

Клаус Хайнц разложил на столе бумагу и письменные принадлежности. Достал из сумки корабельные песочные часы и, поглядывая со значением на Рупа, установил так, чтобы до них могли дотянуться и старший писарь, и бургомистр юстиции.

Горбун заволновался.

Невозможно было догадаться, для отмеривания каких периодов нужны песочные часы при допросе с пристрастием. Неизвестность пугала.

Клаус Хайнц для этого их и принёс.

Пока готовились, песок весь высыпался в нижнюю часть из верхней, в которой его было немного, и часы стали готовы к использованию.

Горбун не отрывал от них глаз.

Руп сознавал своё место в подлунном мире. Он не был бюргером. Он был безземельным крестьянином родом с ближнего хутора. Он был сиротой. У него ничего не было за душой. При доме милосердия Руп работал за еду и платье, да три марки в год. Он был финном. Он ничего не давал городу и в любой миг по воле доктора мог быть изгнан на мороз. Прав у него было чуть меньше, чем у собаки, и чуть больше, чем у бродяги. Власти могли сделать с ним что угодно, если найдут на то веское основание.

Зажгли лампы со слюдяными оконцами. Клаус не стал закрывать закопчённую дверку, чтобы больше света от свечки падало на бумагу. Раскупорил переносную чернильницу и сделал формальную запись на опросном листе. Всё происходило в глубоком молчании. Грозном, тревожном. Слышен был мерный бой барабана, под который мушкетёры на плацу выполняли приёмы перестроения.

С запозданием и позёвывая, вошёл гарнизонный врач, обязанный присутствовать при совершении пытки.

— Начнём, — сказал юстиц-бургомистр.

Горбун вздрогнул.

— Герр Сёдерблум, приведите допрашиваемого к присяге.

Королевский фогт достал из сумки Евангелие, подошёл к задержанному, напомнил слова клятвы и разъяснил, какую ответственность налагает клятва говорить правду и в чём будет заключаться кара в случае нарушения.

Юстиц-бургомистр дождался, когда фогт вернётся на скамью, и приступил к допросу:

— Назови своё имя.

— Руп.

— Назови полностью, — потребовал Карл-Фридер Грюббе.