Зверь в тени

Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться, я поводила фонариком по комнате. Отец рассказывал мне о разных типах преступников, а шериф Нильсон именно им и был. Преступником. Человеком с большим самомнением, как охарактеризовал бы его отец, если бы узнал, что шериф выставил свое фото. Преступников с большим самомнением было легче поймать, потому что они считали себя необоримыми и неуловимыми.

И из-за этого совершали глупые ошибки.

Я должна была изобличить Нильсона и предоставить отцу свидетельства того, что он сделал с Морин, или хотя бы доказательство того, что она была в его подвале.

Тогда бы папа мне поверил.

Навострив слух (вдруг сверху донеслись бы какие-то звуки), я начала обследовать каждый сантиметр преступного логова. Заглянула в конверты с пластинками, обшарила углы полок, приподняла подушки с дивана и засунула руки в зазоры между его половинками и подлокотниками, даже вскрыла рамку с фотографией шерифа, чтобы посмотреть, не спрятал ли он что-нибудь под подложкой.

Ничего…

Я проверила дверь в тоннель; мне надо было убедиться, что замок не защелкнулся, – на случай вынужденного поспешного бегства. А затем на цыпочках прокралась к подсобке. Мне осталось обследовать ее или подняться наверх, чего мне совершенно не хотелось делать, когда Нильсон был дома. А я предполагала, что он дома.

В кладовке шерифа я обнаружила аппарат для смягчения воды, водонагреватель, электропечку (такую же, как у нас) и пару стопок картонных коробок для документов. Всего коробок десять. Ни одна из них не была маркирована. Поглядывая на дверь, которую я оставила приоткрытой, и темную лестницу, ведущую наверх, я сняла верхнюю коробку.

В ней хранились рождественские украшения и елочные игрушки.

Такое содержимое породило у меня несколько вопросов. Почему шериф не был женат? Был ли женат раньше? И если да, что сталось с его женой? Он развелся или овдовел?

Во второй коробке я обнаружила почту. В четырех других хранились папки, подобные тем, что отец проносил прямо в свой кабинет – единственное место в нашем доме, куда нам с Джуни входить запрещалось. Я пролистала эти папки, но, не узнав ни одного имени, убрала обратно в коробки, постаравшись уложить так, как они лежали.

Скрип над головой заставил меня замереть. Я прислушалась, глаза заметались между лестницей и дверью, дверью и лестницей, лестницей и дверью…

Звук не повторился.

Выдохнув, я протянула руки к верхней коробке во второй стопке, сняла ее и поставила на пол. Она была тяжелее, чем коробка с рождественскими украшениями, но легче, чем коробки с папками.

Сняв крышку, я посветила внутрь фонариком.

И встретилась взглядом с Эдом Годо на черно-белом снимке.

Сердце бешено заколотилось.

Вид у Эда был сердитым, волосы коротко стрижены; не прикрытые напомаженными прядями глаза казались бездонными – две дыры, проткнутые в лице.

Я села на пол, скрестив ноги, и зажала зубами фонарик, чтобы высвободить обе руки. Фото было приколото скрепкой к папке с делом Эда. Он действительно служил в армии, как рассказывал нам.

«Я перенял эту привычку в Джорджии, когда служил. Защищает зубы от кариеса. Лучше запивать анальгетик, чем пить эту мерзкую колу».

По истечении срока службы Эд с почестями демобилизовался. Судя по списку мелких преступлений, которые он совершил на гражданке, Эд прокладывал себе воровством путь по Восточному побережью, пока не оказался в Миннесоте. Официальных документов, свидетельствовавших о предъявлении ему обвинений по прибытии в Миннесоту, в папке не было, но я нашла нечеткую копию под копирку одной рукописной записки; в ней говорилось, что Эд находился под наблюдением за насильственные действия. Я пробежала бумагу глазами, но подробностей, о которых умолчал отец, не нашла. Эда подозревали в убийстве официантки в Сент-Поле, но два десятка его приятелей подтвердили под присягой, что он всю ночь провел с ними, а на месте преступления не нашли никаких улик.

Я перелистнула страницу, но больше никакой информации не было. Я покопалась в файлах, заново перечитала кое-что, но ничего нового не узнала. Начав укладывать бумаги в прежнем порядке, я обнаружила на дне коробки конверты из оберточной бумаги. Развязав тесьму, туго стягивавшую первый конверт, я сунула руку внутрь: пальцы нащупали острые уголки прямоугольников. Я вытащила блестящие, сделанные полароидом снимки, положила на колени и стала рассматривать.