– Только что я попросил прощения у Анжелики и дал согласие на её брак с Раулем.
– Прекрасно, – рот Эжени улыбнулся, но глаза по-прежнему оставались грустными. – Она вас быстро простила?
– Конечно! Сестра не может долго злиться на меня – как и я на неё.
– А Рауль?
– А Рауль ничего не знал о нашей с Анжеликой ссоре.
– Может, и к лучшему, – кивнула Эжени, взгляд и руки её снова устремились к вышиванию. Леон посмотрел на вышивку: на белой ткани золотистые нити образовывали что-то, очень похожее… Да нет, не может быть! Сначала эти странные взгляды, смущение при встречах и в то же время желание этих встреч, потом упрёки из-за Жаклин, теперь песня о воронах и вышитый рисунок, подозрительно напоминающий льва! Леон не особо разбирался в настроениях женщин и их тайных желаниях, но что-то уже несколько дней подсказывало ему, что Эжени к нему неравнодушна, и сегодня он получил очередное подтверждение.
«Не сильно-то надейся», – одёрнул он самого себя. «Это чересчур хорошо, чтобы быть правдой».
– Это лев? – спросил Леон, кивнув на вышивку.
– Да, – Эжени по-прежнему не глядела на него, сосредоточив всё внимание на работе. Капитан откашлялся чуть громче.
– Я попросил прощения у сестры, теперь хочу извиниться перед вами. Вчера я повёл себя грубо и недостойно, кроме того, я был неправ, упрекая Анжелику…
– Я принимаю извинения, – быстро произнесла Эжени. – Вы… вы тоже простите меня. Я знаю, что вмешалась не в своё дело, что ваши отношения с сестрой и Жаклин меня не касались… Простите, что назвала вас Зверем, просто мне…
– Это вы простите, что назвал вас ведьмой, – перебил её Леон. – Разумеется, я ничего такого не думал, сказал первое, что пришло в голову, лишь бы задеть вас.
– Вы не сильно меня задели, – на этот раз она улыбнулась более искренне. – Мне приходилось слышать слова и похуже. Мы с сестрой воспитывались в монастыре, и монахини были строги к нам – в основном из-за выходок Инессы. Возможно, она и правда любит меня, но свою любовь она показывает весьма странным способом, – лицо Эжени стало жёстким. – Знаете, когда Бертран ещё не посватался к ней, за Инессой многие ухаживали – а я обычно оставалась в тени. И она утешала меня. Знаете, что она мне говорила? – Эжени язвительно усмехнулась. – «Не печалься, сестрёнка, в тебя тоже кто-нибудь влюбится. Ты, конечно, не так красива, как я, но всё-таки…». Представляете, каково слышать это каждый день?
– Не представляю, – чистосердечно ответил Леон. – Но, должно быть, неприятно.
– А когда она сказала тогда за столом, при всех, что я питаю страсть к сломанным вещам – к больному ворону, к лютне с порванной струной! Странно, что она не добавила что-то вроде: «И муж у тебя будет такой же – ведь ты любишь жалеть убогих!»
– Она так не думает, я уверен, – возразила Леон. – Она не хотела обидеть вас, говоря о сломанных вещах.
– Не хотела, – кивнула Эжени. – Но обидела, – в её голосе звучала вся скопившаяся за долгое время боль, а иголка в руках яростно протыкала ткань. – Она искренне думает, что добра ко мне, и не видит ничего плохого в своих словах, а пытаться открыть ей глаза – получить новые булавочные уколы. А отец всегда встаёт на сторону Инессы – странно, что вчера он был на моей стороне… Хотя это, наверное, из-за нелюбви к Бертрану, – подумав, добавила Эжени. – Маме хватало любви на нас обеих, оставалось и отцу, ему же хватает любви только на Инессу, меня он по большей части просто не замечает. Простите, – внезапно она оторвалась от шитья и подняла глаза на Леона, – я веду себя ужасно некрасиво, жалуясь вам. Вы вправе меня упрекнуть. У меня хоть какой-то отец есть, а вы росли без отца…
– Откуда вы знаете? – насторожился Леон, уже догадываясь, каким будет ответ.
– Анжелика рассказала.
– Надо же, разболтала, – усмехнулся он. – Она вам поведала всю историю наших похождений?
– Да, – кивнула Эжени. – Правда, некоторые вещи в ней настолько невероятны, что я до сих пор не могу в них поверить. Не подумайте, что я обвиняю вашу сестру во лжи, но воскрешение отцов-мушкетёров это… это…
– Именно то, во что сложно поверить. Понимаю – я сам до конца не могу поверить в случившееся. У вас бывало такое, что всё складывается настолько хорошо, что вам не верится, что это не сон?
– Бывало. Но чаще бывало другое – всё настолько плохо, что хочется думать, что это лишь страшный сон, но он оказывается явью. Как тогда, когда умерла мама…
– Да-да, – пробормотал Леон. Свою мать он едва помнил, поэтому не мог принести Эжени соболезнования, но вместо этого мог сделать кое-что другое.
– Почему Инесса считает вас не такой красивой, как она? – негромко спросил он. – И почему вы в это верите?
– Не знаю, – Эжени пожала плечами, продолжая выводить аккуратные мелкие стежки. – Всю жизнь, сколько я себя помню, ей восхищались больше – она ярче, она умеет улыбаться и охотно идёт навстречу людям, а я пряталась от них до тех пор, пока не поняла, что моё время прошло. Кроме того, меня всегда учили, что девушку украшает скромность, девушке не пристало гордиться собой.
– А Инессу?