Когда я останавливался, не двигаясь с места, она вопросительно наклоняла голову, смотрела мне в глаза и снова начинала метаться. Часто она хватала мясо с вилки вместе с железным прутом решотки и, вцепляясь зубами в мясо, крепко держала в зубах и прут решотки.
Она так крепко вцеплялась в этот прут, что не выпускала его даже тогда, когда я отвлекал ее внимание другим куском, кладя его ей на нос. Лиса выпускала из зубов прут только тогда, когда я уходил, и уже принималась за мясо.
Воровка прожила у меня довольно долго; на цепи она сидела спокойно и настолько освоилась со своим положением, что даже при приближении собак проявляла желание к ним ласкаться, обнюхивала их лапы, пригибаясь грудью к земле и издавая особые визгливые звуки.
Но ходить на цепи она так и не могла приучиться: то рвалась вперед, то тащилась по земле, натягивая цепь.
У лисиц бывают особые мозговые припадки, сопровождающиеся судорогами, от которых многие погибают, а некоторые слепнут.
Моя Воровка стала жертвою этой лисьей болезни и околела после вторичного припадка.
Во время моей артистической поездки по Сибири, в Омске, я купил себе лисенка — четырехмесячную самку. Ко мне принесла его женщина, говорившая, что она кормила его молоком и хлебом в течение трех недель.
Я назвал лисичку «Тайгой». Первое время Тайга бегала свободно по номеру, пряталась под кровать, брала из рук мясо и хлеб, неосторожно захватывая зубами пальцы.
Сначала она обнюхала все предметы, потом прыгнула на письменный стол, разбила стакан с чаем, подлизала пролитый на столе чай с молоком и при моем приближении соскочила на кровать полутороаршинным прыжком.
На третий день я уже носил Тайгу на руках, придерживая за ошейник. При виде собак она хотела вырваться.
Пуская Тайгу бегать по уборной, я тут же ее кормил. Она ела, а остатки непременно прятала в темный угол за сундук.
На шестой день я посадил лисичку в клетку, при чем три раза выпускал и кормил на свободе. В клетку мне приходилось загонять ее насильно. На цепи Тайга ходить не приучилась, как и Воровка, но посаженная на цепь сидела спокойно и после двух-трех дней не рвалась и ходила по уборной свободно, насколько позволяла ей длина цепи.
Я перевез Тайгу в Томск в теплушке. Дорогой она стала тявкать и показывать зубы. Надо было остерегаться укуса; Тайга, как только я хотел ее взять на руки, стала пригибаться грудью к земле, открывая рот и прижимая уши.
В Томске Тайга начала проказничать; она прогрызла в уборной доску, в соседнее помещение, напала там на мышь, загрызла ее и с аппетитом съела.
При чистке клетки она укусила служащего. Пришлось, не снимая с лисы цепи, сажать ее в клетку, а из клетки на цепи насильно вытаскивать.
Служащий выносил Тайгу на арену цирка на руках с цепью, а она старалась укусить его в лицо.
Я начал с Тайгой первые уроки дрессировки.
На арене ставились две тумбы, между которыми было расстояние в два аршина. Я сажал Тайгу на одну из тумб, держа ее за конец цепи, и кормил мясом, а когда она съедала один кусок, я клал другой на ее глазах на крайнюю тумбу.
Сначала лиса не хотела прыгать, соскакивала, старалась убежать, но цепь ее не пускала. Лиса на ней повисала и была насильно водворена на место. Наконец, после пяти-шести неудач Тайга не пыталась убежать, но и не прыгала. Пришлось ставить тумбу к тумбе совсем близко, конечно, по-прежнему кладя на одну из них приманку — мясо. Лиса стала прыгать…
Постепенно, дав Тайге съесть мясо, я отодвигал тумбу все дальше и дальше и довел, постепенно увеличивая, расстояние с четверти аршина на расстояние до двух аршин. Служащий, приносивший тумбу, стоял неподалеку. Когда лиса упрямилась, он приближался, и она, боясь, что служащий ее снова унесет в клетку, прыгала и получала мясо. Таким образом Тайга научилась прыгать с тумбы на тумбу. Впоследствии, когда, она уже твердо овладела своими движениями, ей поставили между двумя высокими тумбами третью, низкую, через которую она должна была перепрыгивать.
Если она делала попытку прыгнуть на среднюю тумбу, я дергал цепь или к лисе подходил служащий. Последнего она больше всего боялась.
Одновременно, когда я учил Тайгу прыгать и кормил ее, служащий приносил проволочную клетку с петухом, и эта клетка придвигалась почти вплотную к клетке Тайги.
Сначала, несмотря, на то, что лиса была сыта, она зорко следила за петухом, просовывала, морду, обнюхивала воздух и протягивала лапу.
С каждым днем Тайга все больше и больше привыкала к птице, и движения петуха уже не производили на нее почти никакого впечатления.
Я около двух недель работал с лисой и устраивал ежедневные репетиции. Клетка с петухом стала помещаться на средней тумбе, и лиса прыгала через петуха, который, в свою очередь, совершенно перестал ее бояться.
Я кормил петуха в уборной возле клетки Тайги, и он даже и не подозревал, что опасность так близка.
Этого я и добивался для подтверждения так называемого закона