Звери Земли

Дурак. Да, лет до двадцати с чем-то мышечная масса у растущего юноши увеличивается сама собой, за счет общего роста. Потом перестает. Если не ходить в тренажерный зал – перестает. А пойти туда можно и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят. Эйнштейн – пошел. Не знаю уж, как и в каком направлении он накачивал свои аномальные «мышцы», но накачался, как бодибилдер, сомнений нет.

Теперь он воздействовал на людей не только своим знаменитым «антискунсовым» ароматом, тот теперь ощущался лишь в минуты его сильного стресса. Возможно, потренировал аудиовоздействие… Возможно, более тонко и незаметно научился использовать для влияния на людей возможности «химика», одновременно усилив их воздействие.

Не важно… Теперь ему не поможет ничто.

– Ты ошибся, – говорил я, – ты постоянно ошибался в шашнях с моими женщинами, Илья. Ты совсем отвык, наверное, от женщин со своими голотуриями… Ты сплел складную историю о том, как тебя изнасиловала Горгона, и я бы поверил… да что там, я уже поверил. А потом вспомнил одну деталь – и усомнился. Ты ведь в оранжерее трахал ее в шлеме, Илья! В своем траханом шлеме ты ее трахал, уж прости за каламбур! А ей далеко до Марианны Купер в развитии своих способностей, для нее шлем – непреодолимая преграда. Так кто там кого насиловал, а? Но это бы я тебе простил, Илья, уже почти простил… С Илоной ты прокололся еще смешнее. Я ведь ни разу не шпион, все познания из фильмов. Так ведь и ты прокололся точно как в кино! Я ведь не сказал, что ее взорвали, сказал: убили. Откуда ты узнал про взрыв? Но даже если бы ты следил за своим поганым языком, не помогло бы, Илья… Тебя сдал мой задушевный приятель Олежка Стрякин – имени он не знал, однако внешность описал узнаваемо. Да и сигнал, которым ты общался с убийцами Илоны и со мной, стоило бы закодировать по-разному. Может быть, и Илону я бы тебе простил. Не знаю. Не уверен… Но ты прокололся в третий раз, с Исходом и Египтом. Когда-то я, размышляя над тем, над библейским Исходом, додумался до простого: египетских казней было не десять, а одиннадцать, и одиннадцатая была для евреев. С чего бы иначе они сорвались с места? Да они стали к тому моменту самыми зажиточными людьми в Египте, продавая египтянам свой не павший скот и воду, не ставшую кровью… Добровольно уйти с такой золотой жилы? Была, точно была одиннадцатая казнь, без нее никак. Бог ее придумал или Моисей, не знаю. Зато теперь знаю, что казнь для аномалов Хармонта придумал ты, и знаю зачем – сам проболтался. Я десять лет ломал голову: отчего вояки тогда как с цепи сорвались? Ты ведь всегда прекрасно умел находить с ними общий язык, за счет своей скунсовой вони, разумеется. И вдруг – сорвались. Вместо того чтобы пострелять в воздух и утихомирить погромщиков, сами вдруг присоединились к погрому! Гнали нас, как зверей на облавной охоте, прямиком к Порталу, не позволяя ни остановиться, ни свернуть… Но не убивали. Почти не убивали… Изредка, некоторых. Чтобы остальные бежали быстрее. И убили мою мать… Кто бы тогда ни нажал на спуск, но убил ее ты. И вот эту женщину, третью, я бы не простил тебе никогда… И не прощу.

Он не оправдывался, вообще ничего не отвечал… Уже не был к тому способен.

Пуля оставила на лбу, над переносицей Ильи Эбенштейна, маленькое отверстие – но задней части головы просто не стало. На стене красовалось огромное пятно из крови, мозгового вещества, осколков кости, словно картина сбрендившего художника-авангардиста.

И вот к этому-то пятну я и обращался… Тоже немного сбрендил, наверное. Первые симптомы обнаружились еще утром – когда начал беседовать с компьютерной заставкой в своем кабинете.

Пора было уходить. Я пошагал к двери. Надеялся, что уйду спокойно, как и пришел: с подслушивающе-подглядывающей аппаратурой разобрался, а единственный мой выстрел, прикончивший Эйнштейна, прозвучал практически бесшумно, спасибо самопальному глушителю…

Хотелось бы, конечно, взорвать к чертям паучье логово новых хозяев Ильи, выжечь всех пауков, а особенно непосредственных исполнителей акции на Тополиной улице. Но я был реалистом – и решил всего лишь, покинув здание, сжечь им всю аппаратуру, до какой дотянусь.

У двери оглянулся, бросил прощальный взгляд на стену и авангардную мозговую кляксу… Все-таки столько лет были знакомы, даже друзьями считались.

Чего-то в этой кляксе не хватало… Последнего, завершающего штриха.

Я быстро подошел и смачно харкнул в самый центр пятна, бывшего когда-то талантливейшим мозгом Ильи Эбенштейна.

Вот… Теперь все идеально.

* * *

Я въехал в Надино.

Ни одно окошко в немногих обитаемых домах не светилось. В том числе в бывшем моем, и в доме Андрея с Леной тоже. Интересно, где сейчас кисонька Лена и чем занимается…