Зверобой

В машине, похожей на хлебный кирпич, воняло бензином. Они вышли в набухший песок, после долгой и тряской дороги Марьяну мутило, вокруг все было затянуто серым и влажным туманом. Где-то там, внизу, под ногами прерывисто дышало море. Марьяна побежала туда, чувствуя, как с каждым шагом становится легче. Наконец подошла вплотную, и волна накатила на ее ботинки, оставив песочный след.

Внук Посейдона, царь мореходов феаков Алкиной радушно принял Одиссея, потерпевшего перед тем кораблекрушение на острове Калипсо. Он устроил в честь гостя пир, на котором Одиссей рассказал о своих скитаниях. Алкиной одарил гостя богатыми дарами и, выслушав историю его странствий, отправил на прекрасном корабле домой, на Итаку, за что поплатился. Посейдон так рассердился на феаков за помощь ненавистному ему Одиссею, что ударил по кораблю возвращавшихся на Схерию феаков ладонью и превратил его вместе с командой в камень.

– Иди сюда, – позвала Марьяна отца.

Но волны шумели, проглатывая ее голос. Она махнула рукой.

Вот пошел он к синему морю; видит, – море слегка разыгралось. На глубине его сидит Посейдон, пьет кофе, в котором слышно песок, который пахнет, как весенние костры в лесах. Посейдон недоволен, он выталкивает гневно рыб со дна, поднимает мутные волны – те выбрасываются на землю и лежат там, сжавшись от страха. Посейдон говорит: Нет. Нет прощения тебе, Алкиной. И русалки разбегаются кругами, как от брошенного случайно слова.

Отец подходит к воде. Берет камень, кидает его – плоско, с пошлым шлепком, камень прыгает по поверхности, как лягушка. Под ногами скользкие валуны и липкий, чуть теплый песок – тоже камни, если подумать. Между ними застряли раковины в зеленых нитках водорослей: была жизнь и вышла, осушила, ослабила хватку, теперь этим можно мыться – ноги три тщательнее, возьми вот, говорила бабушка и бросала между занавесками желтый сухой комок – теперь это не морское, земное лишь – губка Боб, квадратные штаны, телеканал Никелодион.

Лето катилось в осень, намеренно разлилось дождями на самом пороге августа, чтобы дороже стали эти дни, чтобы запоминалось ярче: как сидят они, например, в сердцевине плоского поля, как окружили это поле седые солдаты гор, как борщевик вымахал выше дома, как мальчишки сказали, что он ядовитый: если дотронуться, вырастут лишние пальцы – на руках или ногах, Марьяна не знает, но лишние они были ей не нужны.

Отец достает бутылку от «Спрайта», в которой дымится теплое, сонное, тягучее молоко из-под рыжей, ребристой коровы. Уставший, ложится в траву и дальше – уходит под землю, как время и все, что здесь с ними будет: минута, минута, еще.

«Посейдон, – говорит отец, как будто зовет; и вода приливает к ногам, бьется в сбитые носы ботинок, лижет их, как конфету на палочке. – Посейдон однажды увидел на берегу острова Наксос прекрасную богиню Амфитриту, дочь морского старца Нерея, который знает все тайны будущего».

«Все-все тайны будущего? Даже может сказать, что будет, когда я вырасту?»

Как будто это какой-то секрет – все знают, что будет, когда ты вырастешь, Марьяна, не только Нерей. А будет вот что: любит или не любит? Почему не пишет? Куда отправить ребенка на лето? Где жить? Доллар вырос, рубль упал. Болит спина. Покалывает то там, то здесь. Холодно заходить в утреннюю воду. Работа не та, о которой мечталось. На что я трачу свою бесценную жизнь? Снова вечер, и нужно убрать посуду – хотя бы сложить в машину, а остальное помыть, иначе утром на кухне будет противно. Голова болит от неудобной подушки. Из окна тянет холодом, лето в этом году никак не наступит. Здесь душно, и скучно, и надо купить мясо на шашлыки, скажи, ты можешь сделать это сам? Ее муж (допустим) выходит из дома, садится в машину, едет в «Ашан».

«Сразу полюбил Посейдон прекрасную Амфитриту и захотел увезти ее на своей колеснице, – продолжает отец, и солнце катится к Олимпу, чтобы приблизить обед. – Но Амфитрита испугалась и спряталась в глубокой пещере на дне у титана Атланта».