Зверобой

В зале эпохи Возрождения, с охряными голыми людьми, обремененными то вином, то виноградом, а то и кровавыми гранатами, Ольга взяла Марьяну за руку и подвела к сияющему полотну. От этого прикосновения все поплыло перед глазами, и Марьяна вздрогнула, отгоняя забытый мотив.

Это было «Бегство в Египет» Тициана, и картина на мгновение напомнила Марьяне ее жалкие попытки спасти исчезающий мир в бесконечных Ноевых ковчегах. На переднем плане трое, высвеченные, словно стадионным софитом: ангел в белом, Богородица с младенцем в розовом и Иосиф в желтом, а вокруг лесные звери, выбегающие на свет.

– Посмотри, – сказала Ольга. – Они же одеты в шелк. Никаких сомнений.

– Да. – Марьяна хотела снова дотронуться до нее, а еще лучше – поцеловать, но старуха-смотрительница вдруг очнулась от сна и широко раскрыла свои совиные глаза. Я слежу за вами, как бы говорила старуха, и в доказательство поскрипела осунувшимся стулом, оправляя платок на плечах.

Из занавешенного окна пробивался нерешительный луч света. Он падал прямо под ноги Ольге, которая не могла отвести глаз от картины, просто стояла и смотрела на это – как первый план уходит на второй, а потом на третий, как проявляются горы и пастухи, вороны и равнины – как катится солнце – через реки, через горы, через поля.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме.

Марьяна обернулась к окну. Луч был в пыли, невероятно сильный – как будто сам раздирал эти тяжелые шторы, как железные прутья тюрьмы. Набежало облако, и он вильнул, лизнув ее ноги.

Марьяна инстинктивно шагнула назад, чтобы не стоять у него на пути, и врезалась спиной в спину Ольги. Ольга обернулась и спросила:

– Все хорошо?

– Все нормально, – сказала Марьяна, не двигаясь.

Ольга крепче вжалась спиной в ее спину, облокотилась, как в вагоне метро на двери, на которых написано «не прислоняться», и проговорила не оборачиваясь:

– Я рада, что ты здесь.

Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне.

По спине Марьяны шел ток, искры бежали в затылок, пальцы немели, как после первого стакана алкоголя, а под ключицей разрасталось, цвело и зрело дофаминовое цунами.

– И я, – сказала Марьяна, пытаясь унять эту дрожь, неуправляемую, как озноб.

– Тебе холодно? – спросила Ольга, все так же глядя перед собой, но не отстраняясь.

– Нет, – сказала Марьяна. – Нет, мне не холодно.

И взяла ее за руку – хотя это было так же необязательно, как держаться за руки с самим собой, будучи сиамским близнецом.

Старуха встала со стула.

Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби. Не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц.

– Девочки, – сказала старуха, проскрипев по паркету к их скульптурной группе. – Через полчаса закрываемся, а в соседнем зале еще Рубенс.

Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

Пришлось расцепиться и выйти в соседний зал.

26. Отсутствие

– Ты чем-то расстроена?

– Нет. С чего ты взял.

– Ты вроде бы сидишь с нами, но на самом деле тебя здесь нет.

– Это что еще за эзотерика?

– Просто мне так кажется.

– Немного устала, и все.

– Три недели подряд?

– Ян.

– Мара. Я бы хотел знать, если что-то происходит.

– Например, что?

– Не знаю. Может быть, что-то произошло в России. Ты вернулась сама не своя.

– Вообще-то я ездила на похороны.

– Да, конечно, прости. Я могу тебе чем-то помочь?

– Не думаю.

– Может быть, мы могли бы куда-нибудь съездить?

– Куда?

– В путешествие. Не знаю. Отдохнуть.

– Я не хочу никуда ехать.

– Ладно. Может быть, сходим в кино?

– Не хочу.

– В гости?

– Ян, я не хочу никуда ехать, идти, плыть, ползти. Просто дай мне немного времени.

– Немного – это сколько?

– Серьезно? Тебе нужен дедлайн?

– Я беспокоюсь за тебя.

– Я в порядке.

– Я не в порядке.

– Да? А что с тобой?

– Мне кажется, мы перестали разговаривать.

– А что мы сейчас делаем?

– Ничего. Ты как будто пытаешься закончить этот разговор?

– Верно.

– Почему?

– Потому что он ни о чем.

– Так давай поговорим о чем-нибудь.

– А помолчать можно?

– Мне кажется, уже нельзя.

– Ты в чем-то меня подозреваешь?

– А должен?

– Знаешь, кажется, я поняла, чего мне хочется.

– Чего?