Звероликий

Она позавтракала в компании с известным поэтом Гортензием Шноффелем, оказавшимся редкостным занудой, не интересовавшимся никем и ничем, кроме себя, любимого, и собственных стихов. Утомил ее за полчаса ворохом трескучих цитат, сопровождая ими к месту и не к месту появление каждого нового блюда.

«Ходячая кулинарная книга», ‑зевала про себя красотка.

Спасибо душке Рексу Арбитру. Выручил, спас ее от окончательного погружения в зеленую тоску, пригласив на партию в теннис. Гортензий возмутился столь бесцеремонному вмешательству в общение творца со своими почитателями, но шуметь не стал. Ссориться со средствами массового вещания ему было не с руки. Тем более с такой широко известной персоной, как этот журналюга. Такому только попадись на язычок. Вмиг можно лишиться годами заработанной репутации.

Весело проведя с Рексом пару‑тройку часов, девушка подарила ему и обед, и даже время послеобеденного отдыха. Делала вид, что не замечает профессионального интереса репортера к дочери VIP‑персоны, хотя все его приемчики, направленные на то, чтобы как следует разговорить девушку, были для нее не в диковинку. Уж сколько давала интервью на своем недлинном веку, сколько раз оказывалась на страницах таблоидов и желтой прессы – не перечесть.

К ужину тележурналист исчез. Наверное, побежал кропать очередной сенсационный материал из жизни сливок общества.

Сабина не слишком жалела о пропаже. Признаться, парень ее слегка утомил излишней навязчивостью и любопытством. Ей даже захотелось побыть в одиночестве, что она и постаралась сделать, заняв столик в дальнем углу французского ресторана «Лютеция» и попросив шефа, чтобы он никого не сажал за соседние столы. Просьба, подкрепленная полусотенной купюрой, была воспринята как указ самой царствующей августы Береники Двенадцатой.

Заказала черную икру и тосты. К дэвам диету! Нужно же ведь иногда и расслабиться.

– О, мистер Доусон! – донеслось до нее вдруг. – Вас и не узнать в этом костюме!

Подняла глаза.

Вот уж негодяй этот шеф. Взял деньги, а сам усадил за сопредельный столик целую компанию людей. Несколько расфуфыренных дам, одетых в старомодное тряпье с претензией на шик, с ними двое мужчин – один молодой, высокий и статный, а другой – толстый старик.

Сам же шеф с поклонами встречал какого‑то блондинистого юнца, спускавшегося по широкой лестнице, украшенной богатым ковром. Парень был одет в черный фрак, такого же цвета брюки, лакированные туфли со штрипками. Белый галстук кинжалом перечеркивает цветной жилет.

– Хороший вечер, сэр! – поклонился управляющий.

Парень небрежно кивнул в ответ.

Но кто эта полная брюнетка, вставшая из‑за стола навстречу молодому человеку? Красно‑черное бархатное платье с глубоким вырезом. Руки, по локти утопающие в белых перчатках.

Юноша, подойдя к ней, взял ее руку и, галантно склонясь, поцеловал кончики пальцев. Девушка вспыхнула от удовольствия и еле сдержалась, чтобы не поцеловать кавалера в макушку.

– Я видел это однажды в синематографе и всегда хотел сделать подобное, – заговорщицки прошептал франтик.

– Кэл, милый, вы помните мистера Доусона? – спросила брюнетка у молодого атлета, сидевшего за столом.

– Доусон! Я не узнал вас. Вы вполне могли бы сойти за джентльмена! Не так ли, Роуз, дорогая?

Доусон?!

Роуз?!

О, Ахурамазда, смилуйся и помоги!

Не помня себя от страха, Роксана Сабина выскочила из ресторана и ринулась к апартаментам отца.

Охранники вежливо преградили ей дорогу и не менее учтиво сообщили, что доминус Трималхион занят. О чем‑то совещается с Саем и начальником службы охраны. Велел никого не пускать в ближайшие полчаса. Правда, ежели светлая домина настаивает…

Занят. Как всегда, когда ей необходимо с ним посоветоваться. Нет, конечно, он уделит ей капельку своего драгоценного внимания. Разумеется, если сочтет повод достойным того, чтобы отвлечься от неизменно «сверхважных занятий».

Сколько она себя помнит, никогда не видела его праздным. Даже когда Кир Александр «расслаблялся», это проявлялось лишь внешне. Флиртовал ли он с очередной знойной красоткой, возмечтавшей завлечь в свои сети богатого вдовца, беседовал ли с друзьями за бутылкой вина или отправлял ритуальные обряды в родовом зороастрийском храме, где значился старшим жрецом, – на самом деле мысли доминуса Трималхиона были неизменно заняты лишь одним: умножением фамильного капитала. А спроси его, зачем ему оно нужно, так не ответит же! Словно это нечто само собой разумеющееся.

Как‑то раз, три года тому назад, угораздило ее поинтересоваться у отца: сколько же ему требуется денег для полного счастья? Ляпнула сдуру, не подумав. Была крупно раздосадована. Не ладилось у нее тогда с поступлением в модельное агентство Захеса. Мэтр через кого‑то из своего ближайшего окружения намекнул, что был бы не прочь уладить с Трималхионом‑старшим ряд вопросов. Встречаться с «продавцом тряпок» банкир не пожелал. Некогда ему, дескать. Нет времени, нужно деньги делать, а не глупостями заниматься. Вот тогда‑то и дернул злой дэв ее за язык.