Звезда Аделаида - 2

Так думал Квотриус за варкой Сонного зелья, которое потом, повинуясь внушению этой некрасивой, но высокорожденной женщины, уж точно не девицы, и залпом выпил сам до дна, обливаясь и отфыркиваясь от едкой, вонючей жидкости. Не сумел маг Стихий преодолеть магию женского взора, коий притягивал его, обманывая гнуснейшим образом, спьяну сверкая и обещая негу, воплощение грёз о молодой, хоть и такой неладной девице, но ведь она же - высокорожденная и обязательно девственная патрицианка… Хотя вот чем её боги милосердные и карающие наградили от рождества её и не наградят уже никогда более - так это утерянной девственностью.

А что в действительности обещала ему мысленно, «глаза в глаза», злющая от недополученного всего лишь одного-единственного поцелуя у алтаря, Адриана? Уж не это ли путешествие в мир Немёртвых, да ещё неизвестно, с каким исходом. Раз внушила выпить всё Сонное зелье, весь котёл, а не стакан аквилеасского стекла всего, предположим? Так нет ведь - впервые увидела она Квотриуса и по нраву пришёлся ей он, так чтобы не было такого на свете, дабы не раздражал её сей гнусный приживальщик, ату его! Затравить до полу-смерти, а потом пожалеть! И жалеть будет она одна.

- О, Господин мой Квотриус, изволь просыпаться, ибо день уже. Да солнечный такой! Да морозный! Ну что за благодать! Не то, что вчера - весь день шёл снег… Так скучно, словно бы уж месяц одиннадцатый, буранистый на дворе. Но что это я - я за делом важнейшим пришла. Глядишь, и Выфху, такой строгий и бесстрастный, полюбит…

Проснись, о проснись, Господин брат - бастард Господина дома Снепиуса Северуса нашего! Поручил он мне разбудить тебя… сам, ну, своим повелением. Не прогневайся, о Господин Квотриус! Проснись же поскорее!

Альбина потрясла, кажущееся безжизненным, тело Квотриуса, снова, в раз четвёртый, боровшегося с ветром, дующим с востока не на запад, но на север, и… неожиданно помогла ему справиться с трудною задачей таковою, как победа над странным, не от того, нашего мира, потусторонним ветром.

Квотриус проснулся весьма вымотанным, но… выспавшимся весьма отменно.

Хотя всё тело его болело и ныло, а память его ещё досыпала, а потому он не помнил случившегося с ним после взгляда в глаза Адрианы. Помнил он только, что не по нраву пришлась ему эта, должно быть, мягкая, как опара, о которой Квотриус, конечно же, не знал, расплывшаяся, хоть и молодая плоть. Что с того, что с лица она не вышла? Во тьме ночной лица не видно, а третьи петухи - далеко от нынешнего, последней декады месяца десятого, рассвета, если таковой и будет видно, а не обычные уже снеговые тучи, как совсем недавно - кажется, вчера? Он бы и взял на себя ответственность первой брачной ночи вместо возлюбленного брата, вот незадача - не везёт Квотриусу на красивых женщин, ибо красавица, кою любил он столь долго, недоступною была, а теперь на глазах превращается в старуху. И как только высокорожденный отец спит с Вероникой Гонорией? Ибо противна она на вид - вся иссохшая, хоть и перетянутая зоной, а видно, что груди отвисают, эти чёрные мешки под глазами скукоженного, морщинистого лица… Живот чрезвычайно велик доля её тонкой фигуры - фу, разве сие суть женщина, способная приободрить на сексуальные подвиги такого мужчину во всей красе, такого как высокорожденный отец, у коего целое «стадо» пасущихся на бараньем жире рабынь, только и ждущих, когда их снова позовут на роскошное ложе такого умелого Господина Малефиция?

Сттранно, уже день наступил вовсю и играет снежными, яркими отблесками, а Квотриус не чувствует в теле лёгкости, сопутствующей нежеланному, но столь необходимому ради высокорожденного брата, едино, соитию. И самого брата нет, сонного ещё, но уже улыбающегося ему, Квотриусу, счастливой улыбкой, коя так красит брата и придаёт ему вид ровесника, а не невинного юноши. Да, странно всё сие весьма и вельми.

Рабыня, разбудив и камерного раба, которому после утренней еды за отсутствием дел снова захотелось вновь вздремнуть - а чё делать-то, если его Господин дрыхнет, как последняя неженка? - удалилась. И много слов бранных на языке Истинных Людей понеслось ей вслед, да вот не разумела Альбина - красавица из красавиц, нечистого говора варваров. С детства говорила она только лишь на благородном наречии Господ своих - всёж-таки, не чужая, а зачатая с таким немереным трудом, о коем ей рассказывал сам высокорожденный отец, вгоняя её в краску.

- Эй, раб, подойди и расскажи мне, что было со мною ночью. - достаточно весело обратился Квотриус ко своему вечно сонному и заспанному камерному рабу - лентяю.

- Ты, о Гх`осподин Квотриус-сэ, спал беспобудх`о жх`олдбго, очинно. Выпить ты много ышке бяха, да пх`ямо с котла, да горячу, да какую-то, как пожух`хая тава светом. И с воню пх`отивной.