Звезда Аделаида - 2

Но Сабиниусы так отстали от жизни в своё торговом городе, но закрытом ото всех, кроме семейств чаровников, бывавших, да, но наездами, лет через тридцать-сорок эдак, доме. И ведь молодая Госпожа сама приказала намалевать себя так, поэтому с рабынь взятки гладки. Адриана всегда мечтала о больших глазах, синих, как небо в месяце девятом, вот и подвели её многоумелые старухи - рабыни, ещё помнившие по рассказам матерей… тот «макияж» - не чем-нибудь, а ультрамарином.

На набелённых, как и всё лицо, чрезмерно пухлых, бесформенных щеках, играли и переливались всею радугою дорогие, из тропических кораллов, румяна. Губы были тоже накрашены, но не теми девичьими помадочками, которые Адриана так не любила за их прозрачность, а алой, очень яркой, плотной, как полотно, под цвет палле, настоящей «брутальной» женской помадой. Сделана она была на основе киновари с примесями какого-то порошка, чтобы не растаяла во время вкушения пищи на традиционном домашнем пиру, коий состоится уж вскоре.

Так что, сучение шерсти было только благовидным предлогом показать свою трудолюбивость перед свёкром и свекровью, да ещё, главное, ещё раз, при свете яркого солнца - всё, как Адриана предсказывала - покрасоваться перед любимым, страстным мужем. И ведь было за что - она подарила ему цвет благолепный, но не цветок невинности. Последний был лелеем долго - с одиннадцати лет до двадцати двух, как стала Адриана девушкою и женщиною.

А теперь и простыня супружеская хранит след её ненастоящей, конечно, уж он-то знает, но хоть какой-то чистоты пред супругом. Адриана, покуда не возвратится муж в опочивальню, не велела рабыням, уж собиравшимся соделать сие, греховодницам, перестилать ложе. А для того, чтобы попасть туда за свежею одеждою, муж должен пройти мимо распахнутой на обозрение всем помещения библиотеки, располагавшемся примерно посреди дома, если считать двери по коридору первого, Господского этажа.

Конечно, всё это было фарсом, эта дутая девственность из-за окрашивания рано отошедшими после аборта кровями простыни, что началось ещё во время свадебного пира. Но пусть муж подумает получше - так ли уж грешна была и бесчестна была невеста его, что заставил он её выкинуть плод, носимый во чреве … всего-то три с небольшим месяца. Мог бы и потерпеть, хортя все женихи отказались от Адрианы, один он, возлюбленный паче чаяния, но не в тот момент, не отказался…

Но хитрющий тогда ещё жених заставил её сделать это каким-то неведомым ей да и всей семье Сабиниусов способом, когда рассказывала она о происшедшем в доме Снепиусов освобождении от ненужного чада, во чреве носимого, рабского дитяти. Ведь выпила Адриана из рук будущего супруга своего не иначе, как лишь благословенный Любовный напиток, о котором ходили нвастоящие легенды в семье Сабиниусов. Ведь если это не он, отчего затихла вдруг, терзавшая её, мука душевная о Туарлнэ, столь сильно возлюбленном, хоть и недостойном любви её, Адрианы, рабе - полукровке?

Он, по дурости рабской своей, в первый же раз их соитий обрюхатил её и заставил, таким образом, прервать их любовную связь. Ведь зашла Адриана в своём увлечении не слишком уж и красивым, как она сейчас понимала, рабом слишком далеко, за грань благоразумия, кое должно быть прилежным и достойным у девицы каждой. Но потеряла вместе с честью благоразумие своё Адриана, когда сошлась, подумать даже грешно, с рабом грязным, никогда, к тому же не мывшемся в термах благословенных!

Теперь же любит, во многом благодаря Любовному Напитку, Адриана супруга своего законного, пред богами благосклонными и милосердными заключившего Союз с нею и подписавшем контракт.

Но, наверняка, боги смилостивились над грешной Адрианой, возлюбившей вот уже во второй раз за полгода столь сильно, что от утех и сношений неистовых, невероятных, кои предоставил ей супруг её, Снепиус Северус, от игр любовных, полагающихся молодожёнам, отошли крови вторые её так скоро.

Ибо супруг её оказался выше ожидаемого, даже Адриана не могла и подумать на своей латыни, что говорит языком преподавателей Хогвартса - преяр в постели. Он доставил Адриане такое наслаждение, о коем она и мечтать не могла - тот раб, имя коего она постоянно начала забывать, оказался просто жалок в любовном ремесле, в сравнении с мужем. Столь рьян в любви оказался супруг её, да и она делала всё, всё произносила:«Повелеваю», как подсказал ей любимый паче матери отец, чтобы овладевал супруг младой супругою старшею, не замечая разницы, с пылкостию всё снова и снова.

Теперь же можно было строить из себя честную девушку, дабы смутить собственного супруга, возомнившего о себе слишком много и ушедшего, не подарив лобзания жене своей, как полагается супругам после первой ночи, ка это было обязательным ромейским ритуалом. В ответ на дар, «отданный» такому гордому, недоступному Северусу, побеждённому, в конце концов, даже крадежом жезла чаровнического, слабой - ей всё можно! - любимой дочерью отца Адрианой.