Люпин отошёл от дум о прошлом и продолжал путь в приёмный кабинет господина Директора, чтобы предоставить пред его, сверкающие озорным блеском, голубые очи за привычными блестящими, не дающими, когда не надо, рассмотреть выражение этих весёлых глазиков, стёклышками - половинками свою новую статью. Даже две - передовицу и большую, опять желательно на первый разворот, статью, построенную, как многочисленные диалоги Пемуса Пупкинса - псевдоним Ремуса, с настоящими, существующими в реальности драгоценными, столь почитаемыми читателями.
В общем итоге они написали два полных, утрамбованных беспокойной задницей Ремуса к тому же, мешка писем с откликами на первую статью об оборотнях и их абсолютно бесправном положении. Передовица была написана за пятнадцать минут самопишущим пером, а вот на статью, то есть работу с двумя мешками отзывов, и ответы на большинство из них ушло почти три месяца, за исключением нескольких дней до полнолуния, когда Ремус был не в состоянии работать физически, лишь преподавал на автопилоте и после, когда радость от переживания ещё одного пика страха оказывалось позади, и наступали дни полнейшего блаженства в обществе постельного «дружка». Вот только Северус не замещал его больше на занятиях, надо сказать, к вящей радости студентов. Но потом всегда появлялся «добрый следователь» - профессор Люпин, и инцидент со злыми манерами вести занятия бывшего менее года тут, в Хогвартсе, профессора Снейпа был тут же замят. И так каждый месяц. «Добрый» и «плохой следователи», сменяющие друг друга...
Да ведь Люпину нужно было писать ответы с подвыподвертом, на который так силён Северус, но уж никак не Ремус, хитро наводя написавших на ещё более крамольные мысли о современных политиканах. А проконсультироваться, совета спросить, как писать, уже... нет... ещё не у кого.
Рем всё-таки справился с этими залежами откликов в одиночку, так и не позвав в напарники въедливого донельзя мистера Доджа. И без него, зануды старого, сам обошёлся. Лучше меньше, да лучше. Это уж точно, что лучше без Элфиаса работать. Вот и вкалывал Ремус... пером, отвлекаясь разве что на занятия со студентами. Среди семикурсников вновь появилось хулиганьё, которое Сев чрезвычайно вежливо величал Неспящими.
Но у этих, в отличие от прошлогодних, боевого запала было, к счастью, поменьше. Да и врагов-то настоящих среди них не было, не то, что достопамятные мистеры Джорл и Пруст… И что с ними, получившими отвратительные дипломы, теперь? Кто может сказать? Только они сами, внезапно заявившиеся в alma mater, во что верилось с трудом, уж больно эта самая alma mater с ними всеми по-крупному рассчиталась, может быть, даже излишне круто.
У Рема очень разболелась нога, и он остановился отдохнуть, как вдруг его нагло обогнал, даже не поздоровкавшись, лорд Малфой собственной персоной, нервно выстукивающий красивой, дорогой, не то, что у Ремуса, тростью с, ни хуя себе, не менее, чем чисто серебряным набалдашником («Ведь он же должен быть тяжеленным, к Мордреду в зад этого Малфоя!») какой-то рваный мотив, и рванулся, произнеся пароль, прямиком в кабинет господина Директора Дамблдора.
-
И он решил обождать, пока ненавистный, ажитированный конкурент покинет обожаемого старину Дамблдора
-
И на Ремуса внимательно посмотрели оценивающим взглядом, совсем, как тот… Джек, но не карими, не чёрными, как у Сева, а сияющиими сталью и холодным осенним небом, и листопадом, неотвратимым, непреодолимым даже с помощью магии, глаза лорда Малфоя, красавца-мужчины, уже без спешки возвращающегося от Дамблдора. И взгляд Ремуса столкнулся с этим полированным блестящим клинком изучающего его внешность Люциуса. Внезапно с его фирменным взглядом.
- Уважаемый профессор Люпин, сэр, спешу засвидетельствовать свои благопожелания скорейшего выздоровления, - откланялся было Люциус.