Звезда Аделаида - 2

- Тем, что я влюблён снова, влюблён, как мальчишка, в твой грязный прообраз, античный красавец. Но осмеливаюсь, загнав занозу под кожу, любить и тебя, мой Принц из сказки, мой прекрасный бог!

- Ты не поверишь мне, знаю, Квотриус, но ты много красивее Поттера, сиречь Гарольдуса Цейм…

- Я знаю. Сие есть родовое его имя. Но не хочу я более о нём.

- А я и не буду. Скажу я, ты есть настоящее воплощение Аполлона греков! Знаю я, что ромеи переняли бога солнечного сего к богам своим безболезненно.

И не мне, так не схожему обликом своим с тобою, раскрывать объятия, но это ты должен принять меня таким, каков я уродился. Ведь некрасив я, Квотриус мой неповторимый в изменениях своих…

- О, не-э-т! Это ты прекрасен, как невиданный цветок, занесённый бурею зимнею к нам, на Север. Это твои волосы пахнут травами неведомыми и отварами чародейскими! Это твои глаза источают свет невиданный никем из живущих смертных. Только я, недостойный полукровка, отчего-то первым узрел неземную красоту твою. Верно, по рассказам твоим, заняты вы в во времени «твоём» политикою излишне, вот и не время вам, чародеям будущего, обрести счастие друг с другом в объятиях. Ибо вели вы себя, как варвары некие, учинившие междоусобицу гнусную, кровавую.

- А что, к примеру, скажешь ты, о Квотриус, о носе моём?

Ну же, скажи что-нибудь красивое о признаке сём принадлежности роду Снепиусов, попробуй-ка поэтическое мастерство своё на деле - в описаниях тела, в данном случае, лица частей и построения его!

- Нос твой нежен кожею шёлковою и приятен в очертаниях, словно бы мастер вытесал его осторожнейше, боясь соделать движение лишнее, из мрамора белого, с прекраснейшей, изумительнейшей горбинкою, с тонкими, узкими, изящнейшими крыльями.

От себя же ещё плюсом добавлю - да и весь ты таков, словно мастер некий видел как-то в жизни красоту истинную и воплотил её во всех твоих чертах, пропорциях тела, всю, без издержек неких и без изъяна единого.

- Хорошо же, раз считаешь ты меня красавцем таким, то и мне легче будет быть с тобою, мой бог, Квотриус.

Северусу показалось сейчас тело Квотриуса очень схожим с отмытым, но столь желанным телом Гарри.

- Возляжем же на ложе, ибо хочу я доказать тебе, что люблю тебя с каждым днём жизни своей всё больше, мой желанный, единственный мой.

И в момент произнесения фразы профессор безоговорочно верил в правдивость своих слов и нерушимость слова чести графа Снейп.

… Снейп прижимался в исступлении страсти, давно не имевшей никакого выхода, к выгнутой в экстазе спине брата. Он едва лишь сделал в нём несколько движений, когда Квотриус захрипел от вожделения и жажды более глубокого проникновения, а Северус, как и хотел брат, двигался быстро, то выходя из него на всю длину ствола, то неистово толкаясь внутрь, то обводя в его анусе невидимые глазу окружности, полукружия и части их.

И вот уже Северус ложится на брата, лежащего на спине, сверху, тот сам в пылу неистовом раздвигает ноги, и ставит их, как женщина, полусогнутыми, на ложе любви, а после столь желанного проникновения обхватывает ими старшего брата за поясницу, и они снова сплетаются, как змий Уроборос, без начала и конца, в своего рода живое, трепещущее, беспрестанное, ни на миг не останавливающееся, кружащееся кольцо.

А вот Северус лежит на спине, а на него, сидя спиною, насаживается само греческое Светило, прекрасный бог Аполлон, коему надлежит не заниматься низкой, недостойной самого имени его любовью со смертным, а гнать квадригу впереди солнышка… пока оба не задрожали в судорожных движениях наслаждения. Снейп, приподнявшись слегка на локте, ласкает лицо, шею, грудь, соски, живот, пах, бёдра, спину - всё, до чего может дотянуться - возлюбленного, а тот томно стонет от неги. Но… Северус даже в эти чудеснейшие минуты долгожданной, упоительной, такой разнообразной близости думал о… Гарри.

- Так не может быть и никогда не будет со мной и Гарри. Он невинен. Не обольщён. Ему было бы больно и неприятно, если только не дать пососать «конфетку» или не пососать, что лучше позабавит и раззадорит парня, эту самую «конфетку» у него самого. Но Квотриус бы точно отказался, а все остальные домочадцы мужеска пола скорее дали бы себе отрезать эту самую «конфетку», чем сунуть свою драгоценность в рот дикарю. Да и сосать немытую «конфетку» точно бы отказались. Так устроен свет. И с этим нужно смириться…