Звезда Аделаида - 2

За Северуса, недоступного, но манящего Северуса умирать или страдать было уже поздно - тот исчез. Но куда? Старый перец Директор в ответ на ошеломляющий рассказ Люциуса о манёврах министра Скримджера на почве розыска графа Снейп и неустойчивости поста господина Директора Хогвартса, его, Дамблдора, так ничем подробным или особо секретным не поделился. Старый дурень! Вот болван! Не то бы отнёс бы Люциус весь компромат господину Директору, и делов-то. А так… Придётся самому - а уж сколько лет не делал ничего подобного! - так вот, сделать портключ, переносящий лорда Малфоя и… его возлюбленного сына, который всенепременнейше отправится за отцом, из кабинета разгневанного, уж точно, не особо обрадованного, министра назад в особняк Малфоев, укреплённый усиленными, как во времена Волдеморта, не к ночи будь помянутого, защитными контурами, в которых и сгореть можно дотла. Но для этого нужно с неким измерительным прибором попасть прямо в кабинет к Скримджеру. Под каким бы предлогом?.. А, верно, можно сделать так, да, и скорее всего, именно так, а не иначе…

… Началась церемония «отведения» молодой жены в дом супруга, а значит, фактического прощания с родителями, хотя по обычаям никто не препятствовал им навестить дочурку и погостить у зятя с месячишко, особенно когда новоиспечённая матрона будет на грани разрешения от бремени. По ромейскому обычаю Адриана укрылась от мужа в плотных, даже излишне, объятиях толстой матроны, а Северус должен был «умыкнуть» свою «сабинянку», что он и сделал, легонько потянув за рукав столы жены - и чего это она, такая полнокровная, завернулась в тяжёлую, плотную паллу? Адриана тотчас выскочила из объятий матери и крепко схватила профессора за руку, воспользовавшись его внезапным, нежданным-негаданным замешательством.

Свадебная, наевшаяся-напившаяся, еле передвигающая ноги процессия отправилась в сопровождении многочисленного плебса и некоторых совсем ещё мальчишек - патрициев Сибелиума, кричащим по свадебному обычаю:

- Талассию! Талассию! Талассию!

Это тоже должно было напоминать, как несколько десятков мужчин - древних латинов, ушедших от лёгкого, но с трудом превеликим переносимого ими ненавязчивого ига этрусков в горы, добыли себе жён у соседнего племени сабинян. От этих смешанных браков и пошли ромеи - древние римляне. Спустя несколько поколений, размножившиеся и воинственные, как все горцы, они покорили столицу этрусской разнежившийся династии Тарквиниев - Рим. А потом древние ромеи выдумали красивую историю о Ромуле и Реме и своём тотеме - волке, в данном случае, как ни странно, самке - волчице. Ну, надо же было кому-то выкармливать близнецов! Не самцу же!

А слова, выкрикиваемые толпой, напоминали о похищении самой прекрасной, по-настоящему девственной сабинянки, не то, как это мурло, гордо идущее во главе свадебной процессии, предназначавшейся некоему, должно быть, здоровенному и мощному мужику-латиносу Талассию, при случае могущему и прибить до полу-смерти. И чтобы не было излишнего насилия между своими - латинами, укравшие девицу, на вопрос: «Кому?» - отвечали: «Талассию!» Вопросов больше не возникало. С тех давних пор и сохранился распространённый свадебный клич.

Папенька с Маменькой уже давно, хоть и с большой неохотой покинули свадебный пир но так велит обычай! - распрощавшись до ночи с новыми знакомыми - высокорожденными гостями, многие из коих имели знакомые по очертаниям, как у молодого мужа, «волшебные палочки», как только их гостями не нарекаемыми, это всё равно, смысл-то один и тот же, чтобы встретить молодожёнов в доме Снепиусов, приняв невестку, как дщерь свою в Госпожи - домочадцы.

Перед пошатывающейся Адрианой, по-прежнему наглухо закутанной в тёмно-красную паллу, десятилетний высокорожденный ромейский мальчик нёс факел, за руки молодую, объевшуюся и потому спокойную, но ещё, ох, какую бодренькую с подпития жену, вели ещё двое мальчиков того же сословия, а позад четвёртый патрицианский мальчик нёс в одной руке - прялку, а во второй - веретено, как знак обычного занятия матроны - сучить шерстяные нитки и ткать потом из них одежду для мужа. Ведь о нём и только о его благополучии отныне должна заботиться младая жена, уже с завтрашнего утра выказывая своё послушание и покорное домохозяйствование. А уж он, ежели по нраву придутся ему её заботы и ласки, сыновья, ею рождаемые, оденет её и в шерсть мягкую, рабынями сотканными, и в шёлк заморский, такой тонкий, как пушинка, драгоценный, который столь хорошо множественными слоями одевать летом.

Приветственные выкрики толпы скоро сменились на Versus fesciennini, похабные песни, самой приличной из которых была такая:

Вошло орудие в пещеру,

К супруга радости великой была пещера та закрыта.

Знать, берегла невеста честь,

С рабом иль человеком не сношалась.

Так отворяй же ворота, супруга честная!

Пускай твой пенис, о супруг, пробьёт защиту непорочну,

Ворвётся вглубь и изучит все прелести влагалища горячего, большого.

Пусть пенис твой ворочается в нём, в кольцо покрепче забивает свайку,