Звезда Даугрема

Новое солнце увидели в Цуме и Мчере, матросы на кораблях в Темном море неистово шептали молитвы, умоляя Ормаза сохранить судно и дать счастливо добраться домой. Рыбаки бросали сети и, прикрывая глаза заскорузлыми, мозолистыми руками, в страхе смотрели, как яркий шар медленно движется по небосклону. Солдаты противоборствующих армий у Цума молча взирали на свет в небесах, эры на полях и горожане не могли отвести глаз от появившегося в небе чуда. Но особенно ярко и хорошо звезда была видна в занятом душевниками Даугреме.

* * *

Старый эр крякнул и с удовольствием приложился к большой кружке с пивом. Кадык под заросшим подбородком задергался, и некоторое время окружившие его простолюдины слышали лишь, как булькает пиво. Один не выдержал, привстал со скамьи, ощерил гнилые зубы:

— Ну, ты напьешься сегодня-то или как, э?

Старик с грохотом опустил кружку на деревянный, не первой свежести, стол, поднял вгору серые глаза, от которых шли сеточки морщин, пропадая чуть ли не возле ушей, затем почему-то оглянулся на прикрытые двери корчмы. Наконец, снова повернулся к слушателям, которые обступили стол в углу корчмы, за которым, облокотившись о бурую, в подтеках, стену, восседал рассказчик.

— Да рассказывай же, ради дубрав! — снова привстал гнилозубый эр. — Правду ли болтают, что настоятель Кеманского храма — гызмаал?

— Правда, — с важным видом подтвердил старик, почесав свой большой, с горбинкой, нос.

— Ох, не томи, клянусь Рощей! — взорвался еще один слушатель — высокий и тощий, в одежде охотника. — Может клещи принести, шоб слова из тебя повытягивать?

— Погоди ты с клещами, — поморщился старый эр. — Гызмаал, говорите? Да, отец Андриа — гелкац, слухи не врут.

— Ты вот что эта, — скривился гнилозубый, — ты нам тута мзумские словечки не эта, понял. Прогнали, наконец, солнечную погань, аж дышать стало полегше!

— Ужо тебе-то точно полегче, — насмешливо бросил кто-то из слушателей. — Соседский дом не ты ли занял, двухэтажный, мзумский, э? Вещички перенес, поди?

— Ну так и што с того? — насупился гнилозубый. — Мзумец со своим выводком отправился на историческую родину, ха!

— А если вернётся?

— Не вернется! Прогнали мы мзумскую сволочь, всё!

— Заткнись ты! — охотник заехал гнилозубому локтем в бок. — Дай послушать.

Старый эр с сожалением посмотрел на пустую кружку.

— Перевертыш-то он всамделишный, но вот что я скажу вам, браты: привязали, значит, Андриа к клетке да стали кнутом лупцевать, ага. Оно ж известно как: если гызмаала, когда он в человечьем обличье, бить не жалея, то он всенепременно в зверя обернется, потому что боли не стерпит нутро его страховидловое, наружу полезет! Ага… ну, стало быть, бьют страховидла и бьют, а он все не оборачивается и не оборачивается! Целый отряд катов старался, все без толку! Тогда, значицца, привели плененного мзумца…

— Который деток по селам нашим живьем жег! — выкрикнул кто-то. — У, попади он мне в руки…

— Его самого, не перебивай ты! На чем я остановился, э? Велели ему кнут взять. Он — ни в какую. Тогда добрый отец Ута, да продлит Дейла его года, велел показать солнцезадому топор, которым головы рубят. Мзумец аж посерел от страха и, ясное дело, схватил батог, как миленький! Размахнулся и давай бить настоятеля-то…

— Гызмаала, что ли?

— Да не перебивайте же меня, дуб святой! Гызмаала, кого ж еще!

— Слушаем, слушаем, не сердись!

— Так то… Бьет и бьет, значит, мзумец, ну и полез Зверь из настоятеля!

Слушатели охнули, придвинулись поближе. Прибежал даже корчмарь, вытирая о фартук грязные, жирные пальцы.

— … шерсть полезла черная, глазищи округлились, что твоя луна, когти из пальцев, а в пасти клыки огромезные, как у волчары! А потом, хоп, и снова стал Андриа человеком. Не обернулся, выдержал! Потом опять били его долго — и мзумец поганый бил, и палачи, и один юноша… по имени Горгуз или Гергаз, ужо не помню, уф… Но так и не обернулся в Зверя слепой… Он ж незрячий, я не говорил, нет? Так вот, говорят люди, что… — старый эр опять покосился на дверь и зашептал, чуть наклонившись над столом, — … кажут люди, что заразился зверством отец Андриа тогда, когда врачевал гызмаала другого, пытался его вылечить от заразы, а сам по неосторожности в Зверя обернулся, ага. А как понял, что в чудовище превращается, хватил себя лапами с когтями по глазам, вырвал их с мясом, ослепил себя сам! Чтобы, в зверином облике будучи, не мог людям вреда нанести…

— Погоди, — протянул охотник, оттопырив нижнюю губу, — что-то не пойму, ты что же, гызмаала сторону держишь?

Старый эр покачал головой, закатил глаза, потом взглянул на корчмаря, что стоял с раскрытым ртом. Тот очнулся и побежал за пивом. Рассказчик взглянул на тощего охотника.

— А про Звезду слыхал, умник?

— Ну, слыхал, — хмуро кивнул тощий. — Ну и так и что?

— А то, дурень, что когда думали все уже, что помер Андриа, разошлись тучи, прекратился снег, и благодать снизошла сверху на него!

— Ты что плетешь? — вскинулся гнилозубый. — Какая благодать? На перевертыша?