Звезда Даугрема

Рощевики рывком подняли пленника, потащили к дверям. Последними вышли каджи. Нестор оглянулся на пороге, заставив эров втянуть головы в плечи и бороться со странным, необъяснимым ужасом, вдруг охватившим их души. Наконец, старые двери хлопнули, закрываясь. Миг тишины, затем послышались вздохи, ворчанье, звон кружек, кто-то хрипло позвал корчмаря, требуя пива.

— Детоубийца-то, — хмыкнул старый эр, оглядываясь в поисках корчмаря, — молодцом, шельма!

— Это ты про кого эта? — удивился гнилозубый.

Старик презрительно посмотрел на него, но ничего не сказал. Тощий охотник допил пиво, покосился на гнилозубого и пододвинулся поближе к рассказчику.

— Расскажи-ка, отец, еще про Звезду.

Вокруг гудела, кричала и ворочалась старая корчма. Носился без передышки хозяин, проклиная горластых и прожорливых посетителей, не забывая, правда, постоянно прятаться на кухне и увлеченно пересчитывать монеты, вырученные за выдохшееся пиво и подгоревшую кашу. При этом корчмарь восторженно подносил к глазам золотой баррейнский манат, полученный от странноватого, но такого щедрого господина в плаще с капюшоном. Налюбовавшись монетой с изображением Льва Львов Баррейна, хозяин шмыгал носом и бежал дальше подносить пиво, кашу и горестно вздыхать, рассказывая посетителям про вечные убытки и грядущее неминуемое разорение. Ни с того ни с сего прокукарекал во дворе петух, а большая и грязнущая свинья, предмет гордости хозяина, громко захрюкала в хлеву, не иначе, мечтая о жарком лете и замечательной, грязной донельзя луже. Пошел снег. Начало быстро темнеть.

Старый эр поставил пустую кружку. Хозяин снова запропастился куда-то, бездельник этакий.

— Звезда, — повторил он тихо, замечая, как снова собираются вокруг слушатели. — Звезда Даугрема…

* * *

Зезва понуро покачивался в неуклюжей клетке, забившись в самый угол. Ворох грязной соломы и какие-то вонючие тряпки с горем пополам спасали от холода. Орудуя свободными ногами, узник ухитрился прикрыться этим ворохом. Мелкий снег сыпал с потемневшего неба, храпели лошади и лениво щелкал кнутом возница. Двеннадцать вооруженных рощевиков покачивались в седлах вокруг неуклюжей телеги. Лошади мягко ступали по снежному настилу, и горячий пар от дыхания живых существ стелился в воздухе над отрядом. Деревянная клетка с покосившимися зубьями возвышалась на колымаге, резко подпрыгивая на ухабах тракта. Два сгорбившихся силуэта с наброшенными капюшонами маячили впереди — Нестор и Таисий возглавляли процессию. Пара дыхания над их головами не было.

Возница защелкал огнивом, выругался, наконец большой факел ярко запылал над клеткой, освещая фигуру пленника. Снег усилился, черная, как Пропасть Грани, темнота захватила все вокруг, и лишь факелы всадников и возницы изредка выхватывали своим светом то валун на обочине, то одинокое дерево, а то и полуразрушенную могилу из старых камней. Справа высилась отвесная скала, уходящая вверх и теряющаяся во мраке. Слева, скрытая тьмой, шумела и гремела горная река, яростно обрушивая воду на камни. Дорога виляла вместе с рекой, а отвесная скала то появлялась, то снова исчезала в ночной темени. Солдаты молчали. Страха они не чувствовали. Разве может быть кто-то страшнее тех, кто вел их в эту снежную ночь по горному тракту? Время от времени рощевики обменивались короткими фразами: «дай баклажку», «не зевай!», «холодно, клянусь Рощей!».

Шум реки усиливался. Казалось, что какой-то великан набирал огромные кувшины воды и бросал их в пропасть, чтобы с хохотом и топотом исполинских ног слушать, как разбивается вдребезги кувшин и растекается вода.

— Мост, — буркнул возница, долговязый душевник с перебитым носом. — Неужто всю ночь переть? Что им неймется все…

Нестор обернулся, и долговязый побелел от страха, не в силах отвести глаз от черной пропасти капюшона. Затем сжал кнут, не замечая ухмылки ближайших верховых. Река грохотала и выла. Отряд двинулся через старый мост, построенный еще во времена войны с ткаесхелхами. Медленно выплыл из темноты огромный валун с полустершимися рунами на мзумском языке. Солдаты останавливались, вглядывались в руны, хмурились, узнавая ненавистный язык. С проклятием хлестали лошадей, проезжая мимо древнего камня.

Узник в клетке успел увидеть лишь часть надписи.

— «… милостью Ормаза, Государь Солнечного Королевства Мзум, я — само Солнце, воздвиг этот мост…» — прошептал Зезва разбитыми губами. Закрыл глаза. «Один…два…три…четыре… Бери кнут, мзумец, ну?!»

Клетка чуть наклонилась, и Зезва очнулся. Остановились, едва въехав на мост. Ныряльщик с трудом пододвинулся к краю и принялся вглядываться в темноту. Яростный рык воды, и ледяные капли, что долетают до клетки. Шепчутся солдаты. Быстрее уж, курвова могила! Зезва снова уставился в ночную темень. Нет, спать он не будет, не хочет, не может… Потому что перед глазами лишь одна картина: дергающееся тело отца Андриа и холодный, чуть насмешливый голос Уты: «… пять…шесть… семь…»

— Чего ждем? — донесся до Зезвы голос возницы.

— Кудиан их знает, проклятых! — отозвался шепотом ближайший солдат, успокаивая лошадь.